Шульц бросил старую машину вместе со всем барахлом, которым она была нагружена, на стоянке позади маленького вокзала. Перед тем как вскочить в пригородный поезд, сказал Лейле:
— Если завтра ты еще будешь здесь, обещаю отвезти тебя туда, куда тебе хочется. Дождись меня, и ты увидишь, увидишь… До встречи…
И подарил ошеломленной девочке все купленные им мелочи, даже «Феррари» в прозрачной коробочке.
Назавтра в середине дня большая сверкающая черная машина остановилась рядом с той, в которой все еще, но все более нетерпеливо ждала Лейла. Увидев вышедшего из машины человека, девушка едва не пустилась наутек: она не узнала своего позавчерашнего спасителя и приняла его за полицейского в штатском. Однако над ней склонился все тот же Шульц, хотя и неузнаваемый. Она немного успокоилась, но ее поразила странная улыбка на лице этого нового человека. Неопределенный оскал, в котором смешались легкая надменность, простодушное мелкое тщеславие реванша и презрительная жесткость, свойственная тем, кто придает непомерное значение внешним признакам богатства. Какая метаморфоза! Шульц был одет в добротное пальто. На руках перчатки. В просвете кашемирового шарфа виднелся красивый галстук. Ботинки новые. Гладко выбрит. Волосы подстрижены. Его крайняя худоба теперь не бросалась в глаза, и надо было подойти очень близко к нему, чтобы разглядеть у него на коже, долго остававшейся неухоженной, следы раздражения или ссадины.
Он счел необходимым объяснить:
— Да, как видишь, я снялся с мели. — Похлопал по безупречному черному кузову и прибавил: — Только что взял напрокат. Хороша, правда? Она тебе нравится?
Он все еще кашлял, но уже не так душераздирающе. Прикрыв рот рукой в рыжей кожаной перчатке, сказал:
— Я был у врача. Он прописал мне сильные антибиотики и еще кое-что, что меня подстегнуло. Я чувствую, что мне уже лучше.
Сначала он протянул Лейле хорошенькую коробочку с еще теплой едой, купленной в ресторане навынос, потом открыл багажник роскошной машины, где были сложены новенькие чемоданы, и вытащил какой-то пакет.
— Вот, держи, я тебе тоже купил пальто. Надеюсь, оно тебе подойдет. Примерь и садись в машину. На этот раз уезжаем окончательно.
В пакете оказалось длинное, довольно строгое темно-красное пальто. Скорее дамское, чем для молоденькой девушки. Донельзя смущенная Лейла никак не могла решиться скинуть куртку и надеть его. Но Шульц настаивал, и она, поморщившись, быстренько его прикинула, сказала, что впору, и, не поблагодарив, снова влезла в свою куртку.
В дороге Лейла то и дело незаметно поворачивала голову, чтобы увидеть это нелепое выражение на лице человека, которого она едва знала, но до сих пор видела в нем воплощение уныния. Измученный, не сильный и не смелый, но правда очень милый и готовый помочь другому, оказавшемуся в затруднительном положении, когда сам, утратив желание или возможность о себе позаботиться, умирал медленной смертью. По всем этим причинам она его и ждала. Но теперь рядом с ней оказался очень самоуверенный тип, который вел мощную и бесшумную машину. Что с ним произошло? Ей так хотелось двигаться вперед, катить к югу, что она старалась не задавать себе такого рода вопросов. Что он, что другой… Если гнать с такой скоростью по автостраде, скоро она увидит море.
И вдруг она вспомнила, что лицо этого человека раньше уже казалось ей странным. Это было в трейлере братьев Костелло. Она увидела, как он тянет дрожащую руку к грязным лохмам, пустым бутылкам. Да, как если бы хотел что-то потрогать или даже… взять или украсть. Глаза у Шульца блестели. Лицо было искажено очень сильным волнением, совсем непохожим на страх, который несколько минут назад владел им в машине. Она попыталась отогнать это неустойчивое видение. В конце пути ее ждет Марсель и этот самый «Восточный Бар».
Время шло, но Лейлу не покидало необъяснимое смятение. Внезапно Шульц повернулся к ней. Он был весел и очень возбужден, но за этой эйфорией угадывалась твердость.
— Послушай, я припоминаю, что, если свернуть с шоссе, километрах в двадцати отсюда будет отличный ресторан, я там был несколько раз. Уже давно. Надеюсь, он все еще существует. Мы там остановимся и поужинаем. У них и комнаты есть. Можно будет отдохнуть. В конце концов, мы никуда не торопимся.
Лейле решительно не нравилась уверенность, даже, можно сказать, самодовольство человека в кожаных перчатках, и дело было не только в резком контрасте с жалким субъектом, готовившим кофе на переносной плитке. Она изо всех сил заставляла себя воображать свою первую встречу с морем, средиземноморский берег, белые яхты, но мысли ее постоянно возвращались к короткой вылазке на площадку с трейлерами. Жест Шульца стоял у нее перед глазами. Ей отчетливо помнилась его спешка потом, когда никакой опасности уже не было. И от нее не ускользнуло то, как он поминутно совал руку в карман. Она вспомнила двух напившихся до бесчувствия парней. Их раскрытые ладони. И внезапно увидела всю картинку: посреди стола был какой-то чистый предмет, что-то светлое, да, какой-то предмет, отличавшийся от прочих, да, толстый конверт!
Все ясно — этот-то конверт Шульц и стащил! А что могло лежать в этом конверте, если не деньги? Так вот откуда у этого убогого взялись деньги на то, чтобы так сказочно преобразиться за одни сутки! На деньги братьев Костелло! Наверняка не очень чистые, но все-таки это их деньги, какого черта! Какой же он мерзкий вор, этот тип! Гнев Лейлы нарастал все быстрее, поднимаясь изнутри, раскаляя щеки. Сердце колотилось. Но она давно научилась себя обуздывать. И потому продолжала молчать, глядя в одну точку где-то далеко впереди.
Перед тем как идти в ресторан, Шульц попросил Лейлу надеть новое пальто. С властными нотками в голосе. В эту минуту она вполне могла, оставшись в куртке, взять свой рюкзак и уйти пешком. Но, хотя определенных планов у нее не было, она послушно переоделась на глазах у Шульца, а тот гордо покачивал головой. И вошла в этом темно-красном пальто в ресторан рядом с человеком, которого уже начинала ненавидеть. Метрдотель посадил их чуть поодаль от других. Белая скатерть, красивая посуда и роскошный букет. У Лейлы была и еще одна причина для того, чтобы последовать за Шульцем: она, как всегда, умирала с голоду.
За столом Шульц, после длительного изучения меню и карты вин, принялся бесконечно разглагольствовать. Гастрономия, местная кухня, он смаковал слова, пробовал на вкус названия блюд, повышал голос, поминутно подзывал то метрдотеля, то сомелье. Лейле все эти разговоры казались нестерпимо скучными, и она молча уплетала все, что лежало у нее на тарелке, предоставляя Шульцу заказывать для нее все новые и новые блюда.
А неистощимый Шульц, подкрепившись лекарствами и заячьим рагу и наполовину опорожнив бутылку вина, принялся говорить об охоте.
— Многие люди приезжают в эти места поохотиться. Здесь бывает большая охота. Великолепная дичь.
Он разговаривал сам с собой. Лейла безмолвно опустошала корзинку с хлебом по мере того, как официанты ее наполняли.
— Я всегда мечтал поохотиться. Вот где испытываешь сильные чувства!
Лейла, набив полный рот, и кивнуть не пыталась.
— Тебе не понять, это мужской спорт, очень древнее развлечение. Это у нас в генах. Мужчины были охотниками еще до того, как стали воинами. Вопрос выживания. Это инстинкт, не такой, как у животных, но тоже инстинкт. Идти по следу, отыскивать по приметам, травить зверя, уметь выждать и в нужный момент выстрелить! Стрелять, черт возьми! — И он, раскрасневшись, посреди ресторана вскидывал воображаемое ружье, тыкал пальцем в пустоту и делал вид, будто нажимает на спусковой крючок. — Понимаешь, детка, в жизни ты либо охотник, либо дичь! Все животные, на которых охотятся, тоже хищники. Зверь может быть ранен или болен. Тебе кажется, что он на последнем издыхании, а он вдруг вскакивает, бросается на добычу и вновь набирается сил!
Он налил себе до краев очередной бокал и залпом выпил вино. Не переставая трещать, он продолжал вертеться и целиться во все стороны. Лейла, немного утихомирив свой волчий голод, снова принялась думать о конверте братьев Костелло и о том, как забрать деньги, которые наверняка там лежали. То, что этих двух проходимцев обобрали, ее не волновало, так им и надо. Она не могла стерпеть, чтобы их деньгами попользовался тип вроде этого. И теперь дожидалась удобного случая.