— Вернешься, если возьмешься за ум и выучишь все, чему мы сможем тебя научить, — сказал Чарльз.
— Вы не сможете меня ничему научить. Я родился дураком и дураком и остался, иначе б я не сидел здесь в этой мышеловке.
— А интересно, что ты знаешь? — спросила Юнити.
— Ничегошеньки — только пару вещей про болото, в котором я живу. Да толку-то!
— Ну, по крайней мере, — сказала грелка, — ты наверняка знаешь что-нибудь про вето, потому что именно против него ты воевал.
— Да, — согласился Чарльз. — Он наверняка это знает.
— Будь я проклят, если я знаю, что это, — сказал Джеки-Жаб. — Просто если уж идешь воевать, то воевать нужно за что-то, так что я воевал за отмену вето. Но что это за штука такая, я понятия не имею.
— Но тогда как ты узнал о его существовании? — спросил Чарльз.
— Из газеты. Какой-то рыбак оставил ее возле реки. Мой друг Огненный Селезень немного грамотный, и он вычитал там: «Долой право вето». И я подумал, что это сойдет для лозунга.
— Ну, — сказал Чарльз, — раз ты ничего не знаешь, нам придется начать с самого начала. Я научу тебя арифметике, истории и царям Израиля. А моя сестренка Юнити научит тебя всему, что она знает о шитье, вышивании и поэзии.
— А я, — сказала грелка, — буду давать тебе уроки географии, которую я знаю лучше, чем ты можешь предположить.
— А интересно, успеешь ли ты все выучить за две недели, — сказала Юнити.
Скакун печально покачал головой.
— Вы меня лишь с толку собьете.
— Именно, именно, — сказала грелка. — Существует опасность того, что если ты будешь пытаться запихнуть в свою голову слишком много всего сразу, то ты просто лопнешь, как это случилось со мной.
— Тогда нужно подумать, что исключить, — сказал Чарльз.
— Шитье, — предложил Болотный Скакун.
— Еще предложения? — спросил Чарльз.
— Царей Израиля, — сказал Скакун. — Я рискну взяться за остальное, хотя никому неизвестно, как мои думательные органы это выдержат.
Уроки начались на следующий день. Дети нашли большую коробку из-под печенья, чтобы Скакун жил в ней в период обучения. Каждые два дня они давали ему свежего болотного мха и каждый вечер — половинку старой баночки из-под мармелада влажной грязи. Однако его смущали две вещи. Его смущало, что он не может зажечь свой фонарь, и то, что он не может послать весточку своей жене. Чарльз с Юнити попытались приободрить его, сказав, что если он будет усердно трудиться, то очень скоро сможет написать ей письмо. Но это ничуть его не утешило, потому что, как он объяснил, даже если он пошлет ей письмо, она все равно не сможет его прочитать.
На этом глава заканчивается, но остается еще одна мелочь, о которой нужно упомянуть перед тем, как двинуться дальше.
В один из учебных дней грелка попросила Чарльза с Юнити об одолжении.
— У всего есть имя, — сказала она. — Думаю, мне тоже следует иметь имя. Тогда я буду чувствовать себя более значительной.
Дети полностью согласились с ней и спросили, каким именем она хотела бы называться.
— Это должно быть что-то, напоминающее мне о родине, — ответила она. — Под своей родиной я подразумеваю конечно же Германию, где меня сделали. Как насчет имени Потсдам?
— Мне не нравится, как оно звучит, — сказал Чарльз. — Тогда можно меня будут звать Уильям?
— Так уже зовут моего папу.
— А как насчет Бисмарка?
Чарльз одобрил выбор. И хотя звучало это довольно торжественно для старой порванной грелки, никого это не смущало, и за всю свою жизнь грелка, насколько нам известно, ни разу не посрамила это достойное имя.
Глава 10
Экзамен
Мы не будем надоедать вам рассказом об обучении Скакуна. Вы наверняка и сами прекрасно знаете, что происходит в школе и каким тяжелым и нудным может быть учебный процесс. Кроме того, нельзя сказать, что Болотный Скакун учился в школе, потому что одноклассников у него не было. Чтобы сделать школу, требуется больше одного Джеки-Жаба, точно так же, как, чтобы сделать весну, требуется более одной ласточки. Более правильным будет сказать, что Скакун брал уроки у гувернера. И правда, у него было целых три гувернера, и они гоняли его и в хвост и в гриву. Так что ночь за ночью бедняга отправлялся спать в свой мокрый мох с мучительной мигренью и прикладывал ко лбу компресс из свежей грязи, чтобы охладить голову. Если бы вы были там, вы бы услышали, как он мечется во сне, повторяя: «Лондон — столица Франции»; «Дважды пять равно четыре, дважды шесть равно девять, дважды семь равно пятьдесят три»; «Шалтай-Болтай сидел на столе, Шалтай-Болтай учился во сне, и вся королевская конница, и вся королевская рать не может Шалтая, не может Болтая, Шалтая-Болтая, Болтая-Шалтая, Шалтая-Болтая собрать!» и так далее — что говорило о том, что он занимался упорно, но без особой системы.