Во что же его превратили эти сто двадцать семей?
Почти каждый балкон застеклен, сделаны т.н. «лоджии», но все – по-разному. Где-то похоже на аквариум, где-то – на голубятню, где-то – на дачную теплицу. Где-то переплеты стеклянные, где-то – металлические, где-то – пластиковые. Где-то застеклено вдоль, где-то – поперек, где-то вообще сикось-накось.
Незастекленные балконы заставлены шкафами и забиты всяким барахлом, в особенности автомобильными колесами. Где-то сохранилась старая, архитектурно осмысленная решетка, где-то ее заменили, а где-то – забили листами разноцветного пластика.
Окна тоже – кто в лес, кто по дрова. Белые стеклопакеты чередуются со старыми серыми рамами.
Бельишко разноцветное висит, опять же. Особенно в «лоджиях», ибо там не каплет.
Дом-дворец стал похож на сквот. Бомжатник, если по-нашему. Выглядит он так, как будто покинутое здание полгода назад захватили бездомные граждане и стали обживать его по своему нехитрому разумению. Лепить халупы на балконах, стеклить окна кто во что горазд.
Ужасное зрелище, если снаружи.
А внутри, не сомневаюсь, там сто двадцать уютных гнездышек.
Некоторые даже с евроремонтом и импортной сантехникой.
Лоджии и картошка
Мне кажется, что устройство застекленных «лоджий» – это скорее дань традиции, чем необходимость.
Откуда такая традиция взялась? Наверное, из желания отвоевать еще два-три метра дополнительной площади. Плюс из дачно-деревенских воспоминаний. Традиция новая (с начала 1980-х), прочная и бессмысленная. Прибавка двух-трех квадратных метров в виде отдельного помещения, смежного с жилой комнатой, способствует сбору хлама и более ничему. Ни постирочной, ни кладовки лоджия не заменяет. Десятилетиями бедные и богатые, профессора и слесари, скромники и нахалы – жили без лоджий, и не стеклили балконы, и не помышляли ни о чем подобном.
Более того. В «сталинских» домах нет такой уж совсем страшной тесноты и, как правило, есть встроенные шкафы, кладовки и просторные коридоры… Однако стеклят!
Это мне напомнило вот какую историю.
У моего приятеля на даче работала бригада строителей из Чувашии.
Вдруг в конце августа работы приостановились. Приятель рассказал, что они уехали домой, картошку копать. Бригадир уговаривал их остаться. Он на бумажке считал и доказывал, что они за эти дни заработают столько, что хватит купить картошку на всю зиму, и еще останется. Но мужики и особенно бабы мрачно бухтели: «Картошку как же не копать, картошку надо копать».
Тогда бригадир – такой же полугородской, полудеревенский человек, но только продвинутый и обтершийся – пошел ва-банк. Он сказал: «Пусть каждый скажет, сколько ему нужно денег закупить картошку на зиму. Я даю эти деньги сверх зарплаты. Только не уезжайте».
Они задумались, а потом забухтели еще мрачнее: «Как же это картошку не копать? Сентябрь скоро, картошку копать надо!» И уехали.
В институциональной теории это называется “path dependency”, зависимость от наезженной колеи, от традиций и привычек.
«Как же это балкон не стеклить? Балкон есть, его стеклить надо!»
Опять же, что люди скажут?
«Чудик какой-то наш сосед, картошку не копает, лоджию не стеклит».
Телефункен
Перед Новым годом, а именно тридцатого декабря, Сергей Степанович ездил к тете Нине с букетом и коробкой конфет.
Он с утра выходил на маленький рынок, который был совсем рядом с домом, около автобусных остановок, и покупал букет – крепкие хризантемы. Тетя Нина любила такие, они долго стояли. Потом он еще раз выходил из дому, покупал конфеты в соседнем магазине. Потом заказывал такси на два часа дня – и обратно, на четыре тридцать.
Дело в том, что Сергею Степановичу было уже восемьдесят три года, а тете Нине, вы не поверите – сто два! В позапрошлом году юбилей справляли. Скромно, но достойно. В ресторане. Тетю Ниночку везли туда на коляске, потому что ресторан был через два дома, и было лето.
Все по струнке ходили перед тетей Ниной.
Вдова атомного академика, который вдобавок был генералом, она жила в старом – но советской постройки – доме в начале Ленинского проспекта, в пятикомнатной квартире, роскошной и неудобной. Там почти все комнаты были смежные, и тетя Ниночка жила в самой большой, с тремя дверями. Главные двери, стеклянные и двустворчатые, смотрели в холл. Стекло изнутри было закрыто атласными занавесками на красивых латунных прутиках. Как только в холле слышались голоса, а значит, кто-то приходил или уходил – тетя Нина тут же подкатывалась на своей коляске к двери и пальцем отодвигала занавеску. Наблюдала, кивала, шевелила губами.