– Я учусь здесь первый год, – представившись, пояснил парень, широко ощерившись в улыбке, больше похожей на оскал.
«Долговязый Квазимодо», – подумал Вюст, брезгливо разглядывая нелепого и бедно одетого посетителя из-за газеты. Студент оскалился ещё шире, отчётливо произнеся:
– Квазимодо? Вы неоригинальны в образных сравнениях, профессор.
Вюст пока ещё ничего особенного не заподозрил, но ему стало не по себе. Он отложил газету и поинтересовался, что, собственно, визитёру угодно. Студент уселся в кожаное кресло перед столом, хотя никто не давал ему на то позволения.
– Мне угодно, профессор, чтобы вы лично представили меня рейхсфюреру – и как можно скорее.
Декан, похолодев от бешенства, – в жизни он ещё не сталкивался с таким наглым хулиганством – поинтересовался, на каком таком основании нищему студенту требуется аудиенция рейхсфюрера СС.
– На таком основании, профессор, что я более всех в рейхе достоин этой аудиенции, – процедил парень, развалившись в кресле самым что ни на есть нахальным образом.
– Да вы просто пьяны, – зло сказал Вюст, а про себя подумал: «Сумасшедший».
– Ни то и ни другое, – ответствовал очкастый студент.
Вот тут декану стало страшно. Он боялся ненормальных. Он решил, что разумнее всего будет позвать на помощь – да хотя бы секретаря (и куда тот, кстати, смотрит?).
– Не вздумайте орать, профессор, – ледяным тоном предупредил кошмарный студент, хотя Вюст ещё и рта не успел раскрыть. – Сейчас я покажу, почему рейхсфюрер будет вами очень доволен, если вы отведёте меня к нему.
Парень встал, протянул руку над разложенным по столу «Народным обозревателем». На бумаге поверх крупных заголовков и столбцов мелких букв стало медленно проявляться, словно бы прожигаться, большое тёмно-коричневое изображение – идеальный круг с расходящимися во все стороны зигзагообразными лучами-молниями. Декана продрал мистический ужас.
– Вам знаком этот символ, не так ли? – усмехнулся студент.
На сероватой газетной бумаге красовалось то, что оккультисты называли «Чёрным Солнцем». Вюст мельком трусливо подумал, а не пьян ли, случайно, он сам. А что ещё более вероятно – не рехнулся ли он?
– Нет, профессор, – успокоил его студент.
Утешение было слабым – профессор с радостью предпочёл бы признать собственное сумасшествие, поскольку дальше произошло уже и вовсе невероятное. Невозможный студент щёлкнул перемазанными чернилами пальцами – и изображение посередине разложенной газеты вспыхнуло самым неподдельным пламенем, с жаром и запахом горелой бумаги, а потом и весь «Фёлькишер беобахтер» заполыхал, как костёр. Студент ещё раз щёлкнул пальцами – и на углах телефонного аппарата, на металлической пружине настольного календаря и на пресс-папье засияли сгустки голубоватого света, вроде огней святого Эльма. Профессор Вюст соскочил с кресла с воплем «Пожар!» – точнее, ему очень хотелось завопить, но ничего не вышло: горло мучительно свело, стало очень трудно дышать. Он в панике схватился за шею.
– Я же предупреждал, не надо кричать. Итак, вы представите меня рейхсфюреру, профессор? – вкрадчиво произнёс адский студент, вновь устраиваясь в кресле. Парень был бледен как полотно и мелко дрожал, но не от страха и не от ярости, а от некоего неимоверного усилия, находившегося за гранью не то что понимания, а даже воображения Вюста. Декан невнятно прохрипел что-то, елозя по столу руками.
– Я полагаю, вы понимаете, как выгодно вам познакомить меня с рейхсфюрером, профессор, – ровно продолжал студент. – Гораздо выгоднее, чем бежать в полицию, не правда ли? Так что обойдёмся без вульгарного шантажа, это нас с вами недостойно. Вы ведь умный человек, вы же представите меня рейхсфюреру, профессор?
– Пред… ставлю… – на последнем усилии выдохнул декан – и едва он произнёс заветное обещание, как горло отпустило, и он в изнеможении повалился лицом на стол, в догорающие остатки газеты.
– Я полагаю, вы человек слова, профессор, – студент протянул худую длиннопалую руку. Декан долго смотрел на эту руку, самую обыкновенную и в то же время такую страшную, и осторожно пожал её. При этом его собственную руку пронзило острой болью, и, поднеся ладонь к глазам (от страха косившим ещё больше, чем у студента), Вюст увидел алеющий крестообразный ожог.
– Это чтобы вы не забывали о своём обещании, – пояснил, уже вовсе предобморочно побелев, но по-прежнему ухмыляясь, невообразимый студиозус. – Это пройдёт, как только я вашими стараниями предстану перед рейхсфюрером, профессор.