– Моё имя Альрих фон Штернберг. Я работаю в научном институте СС, который занимается изучением, развитием и практическим применением человеческих парапсихических способностей. Под таковыми обычно понимаются явления вроде телепатии, ясновидения, телекинеза, пирокинеза, дистанционного воздействия – в том числе и вашего, фройляйн, умения отправлять людей на свидание с Богом одним лишь усилием мысли. Я предлагаю вам возможность навсегда покинуть концлагерь, поступив на службу в нашу организацию. Учитывая ваш уникальный талант, должен сразу вас предупредить: дав согласие на сотрудничество, вы будете обязаны соблюдать устав нашего отдела – в противном случае вам грозит высшая мера наказания, расстрел. Если же вы примите наши условия, перед вами откроется дорога в новую жизнь, наполненную достатком и почётом. Меня нисколько не волнует ваше прошлое. Я заинтересован в вашем будущем. Выбор за вами. – Произнесённое по двадцатому разу предложение о сотрудничестве уже сложилось в некое подобие тех речей, что звучали на собраниях оккультного отдела, и механические интонации которых порой так раздражали Штернберга.
Узница молчала. Штернберг её не торопил: трудно, поди, осмыслить столь неожиданное предложение после многочасового пребывания в ледяном карцере.
– Важное дополнение, – добавил он чуть погодя. – Подписывая договор о сотрудничестве, вы получаете право освободить из концлагерей всех ваших родственников и друзей. Столько человек, сколько пожелаете. Считайте это своего рода предварительной оплатой. Или вознаграждением.
– У меня никого нет, – равнодушно произнесла заключённая.
– И вы никого не желаете избавить от скорой гибели?
Девушка пожала плечами.
– Что ж… печально, фройляйн, печально.
Взгляд узницы вновь налился тяжёлой ненавистью.
– Вам-то чему печалиться?
– Вашу семью убили немецкие солдаты? – решил внести ясность Штернберг.
– Нет, – обронила узница. Помолчав, холодно добавила:
– Они сами от меня избавились. Это было до вас.
– Вы по национальности русская или чешка?
– Родилась в Петрограде. Выросла под Прагой. Считайте как хотите, мне всё равно.
Скверный типаж, подумал Штернберг. Без семьи, без родины. С одной стороны, удобно. С другой стороны, таким людям нечем рисковать. И с такими опасно связываться…
– Вы хорошо говорите по-немецки.
– Была возможность выучиться, – с отвращением сказала девушка.
– Выросли в немецкой семье?
– У немецких евреев.
– Так вот откуда у вас это, – Штернберг указал на жёлтую звезду Давида на робе заключённой.
– Это не жжёт, – с ледяной насмешкой произнесла узница. – Еврейка так еврейка. Мне наплевать.
– Правда, что вы защищали заключённых вашего барака от произвола надзирателей?
– Только детей. Взрослые того не стоят.
– Интересная философия. А вы не хотели бы освободить этих детей из заключения?
Узница промолчала.
– Подумайте над моим предложением, фройляйн.
Протащилось несколько долгих минут.
– Вы согласны?
– Нет.
– Почему?
– Да потому, что я вас ненавижу, – со злой скукой в голосе ответила девушка.
– Лично меня? Эсэсовцев? Немцев?
– Вас всех. Чтоб вы все сдохли, – это было произнесено с монолитно-ледяным спокойствием.
– Вероятно, мой вопрос прозвучит издевательски, чего мне бы не хотелось, но, тем не менее, попытаюсь конкретизировать: за что?
– А за всё.
Очередной безнадёжный случай, заключил Штернберг. Да ведь это истинная фурия. Единственное разумное решение – расстрелять без промедления, пока, поднакопив сил, она ещё кого-нибудь не убила. Для неё же убивать людей (ну хорошо, если таких, как Ланге) – всё равно что давить тараканов. Уничтожить её, уничтожить срочно.
Штернберг постукивал колпачком ручки о тусклую металлическую столешницу и набирался решимости. Встать, позвать блокфюрера. Ну же, встать. Позвать дежурного, отдать приказ. Категорический приказ: расстрелять. Подлежит расстрелу. Приговор привести в исполнение немедленно.
Заключённая, низко склонив бритую голову, водила грязным пальцем по мутным разводам на столе. На руке синел вытатуированный номер: шесть корявых цифр. Рука маленькая, но неизящная, мальчишечья, с крупными костяшками и угловатыми квадратными ногтями.
– Дана, послушайте меня сейчас очень внимательно. Для меня самым выгодным решением было бы казнить вас, чтобы вы никому не создавали проблем. Вы можете быть опасны даже для той организации, которую я представляю. Если я по каким-либо причинам откажусь от этого решения, после карцера вы, скорее всего, очутитесь на попечении одного симпатяги, именуемого «оберштурмфюрер Ланге». Вы с ним уже знакомы?