А кстати, к бордельным талончикам выдают в придачу по три штуки презеров и средства личной гигиены. Говорят, на город приходится всего десяток шлюх, старых и жирных. А Майер ещё к ним хочет. А Райф выцыганил у кого-то из охраны набор порнооткрыток, сейчас они ходят по рукам. Получая их назад, он всегда краснеет как дурак. Из-за этого Курт его всё подкалывает, да только Райф отмалчивается и краснеет ещё больше. Он вообще странный, от него целыми днями ни слова не услышишь».
Хайнц задумчиво почесал висок тупым концом офицерского карандаша – ничего сколько-нибудь значимого больше в голову не приходило. Он засунул карандаш в карман. Заметив краем глаза движение за спиной, судорожно дёрнулся, локтем прикрывая дневник, оборачиваясь, – и виновато-облегчённо улыбнулся, увидев Эрвина с облезлой коробкой шахмат под мышкой.
– Да у вас нервы шалят, сударь, – сказал Эрвин, пинком подогнав к столу табурет и усаживаясь напротив. – Как насчёт турнира?
– Ты же вроде составил неплохую компанию нашим картёжникам.
– Да пошли они в задницу. Сказать, на что они сейчас играют?
– Ну и?.. – без особой охоты спросил Хайнц.
Эрвин, перегнувшись через стол, хотел было что-то прошептать, но уставился куда-то вбок. Хайнц посмотрел туда же и увидел злобно ощерившегося Майера, поводящего указательным пальцем из стороны в сторону.
– Ну их к чёрту, – пробормотал Эрвин. – Потом скажу.
– Не больно-то интересно, – Хайнц лениво расставлял фигуры по облупленной доске. – В прошлый раз я был за белых, – напомнил он, – сегодня ты за белых, да?
Эрвин рассеянно посмотрел в тот угол, где сидел Вилли Фрай.
– Слышь, Вилли, иди-ка сюда. Хватит там плесенью покрываться. Будешь у нас арбитром. А то этот великий стратег опять начнёт у меня ходы назад требовать, когда жареным запахнет.
Вилли Фрай застенчиво улыбнулся и мотнул головой – нет, мол, спасибо, но не хочу.
– Чего ты там такое читаешь, прямо оторваться не можешь? – не отставал Эрвин.
– Про трон Кримхильды, – улыбнулся Вилли Фрай.
– А-а…
– А что это вообще такое? – встрял Хайнц. – Чего в нём интересного?
– Это археологический памятник под Майнцем, – снисходительно пояснил Эрвин. – Стыдно не знать. А ещё сын историка.
– Да я археологией никогда не интересовался, – пренебрежительно скривился Хайнц. – В черепках копаться, вот ещё…
– Это не черепки, – Фрай укоризненно посмотрел на Хайнца. – Это культовое место древних германцев. Там наши предки поклонялись солнцу.
– Херня, – фыркнул Эрвин. – Чушь полная. Обыкновенный древнеримский карьер. Римляне там камень добывали для своих дорог, когда германцы ещё в звериных шкурах ходили. А наши учёные готовы объявить это место всем, чем угодно, потому как там, видите ли, пара свастик на стенах нацарапана.
– Вот тут один тоже опровержение пишет, – Фрай перевернул страницу. – Студент Мюнхенского университета, представляете? Можно сказать, наш ровесник – и в таком журнале напечатался…
– Серьёзно? Ну-ка, покажи! – потребовал Эрвин, соскочил с табурета и в ту же секунду оказался за спиной Вилли Фрая. На студенчество Эрвин готов был молиться. Во сне он часто видел себя не в казарме – в огромной светлой аудитории, а шарфюрер Фрибель сказочно преображался, прямо поверх униформы обрастая штатским костюмом, обзаводясь очочками, сообщающими его физиономии порядочность и учёность необыкновенную, получал в руки папку с лекциями, отчего вдруг начинал говорить полноценным литературным языком, и, скрипя мелом, размашисто записывал на доске латинские термины. Армию Эрвин ненавидел – за муштру и самодовольную унтерскую тупость. Из школы он перенёс в казарму свою репутацию всезнайки, и в отделении им даже немного гордились, как обычно гордятся силачом или острословом.
Эрвин протянул руку над плечом Фрая и приподнял тяжёлый отсыревший журнал.
– А ведь и правда студент. Слышь, Хайнц?
Хайнц за компанию подошёл посмотреть. Статья занимала страницу и являлась репликой на вялую многостраничную писанину какого-то профессора. Пробежавшись взглядом по первому столбцу, Хайнц с удивлением отметил, что по сути статья была ядовитейшим разносом, беззастенчиво распотрошившим в клочья слащаво-народнический бред сановитого учёного. Обаятельный колючий сарказм пришёлся Хайнцу по душе, и он с любопытством посмотрел на блёклую фотографию в левом верхнем углу страницы. Парню на снимке наверняка должно было быть за двадцать, но выглядел он сущим школьником: светловолосый и лохматый, с мягкими чертами тонкого лица, с неказистыми, чересчур большими круглыми очками на носу – а ещё он жизнерадостно улыбался во весь рот – Хайнц поймал себя на том, что глупо лыбится в ответ.