«Вам» — это Хайнцу и шестерым его товарищам, отобранным командиром для операции «Зонненштайн». Трое из них были мертвы. Что с остальными и живы ли они ещё, Хайнц не знал. И вовсе не был уверен, что действительно хочет знать, хотя нередко думал о том, каким значительным и полнокровным было то время, когда они все были вместе.
— Никак нет, группенфюрер. Нас учили концентрировать волю. Это не связано напрямую с Зеркалами.
— Вы управляли временем. Как вы это делали?
— Мы не... не управляли. Мы просто думали. Все про одно и то же. Представляли, что время течёт иначе, быстрее...
— Просто думали, да? Ты, ничтожество, не морочь мне голову! Он давал вам инструкции! Вы проходили тренировки! В чём они заключались?
Хайнц помолчал. Как объяснять другим то, что толком не можешь объяснить самому себе?
— В медитации. Так это называл командир.
Генерал покачал головой с таким видом, словно заглянул в ящик с никчёмным хламом без особой надежды отыскать там что-то стоящее, и, разумеется, ничего не нашёл. За спиной генерала висел большой план концлагеря, раскрашенный в идиотски-радостные цвета: светло-зелёные бараки, розовый крематорий, — только прямоугольник лаборатории был затушёван чёрным, и от него на полчертежа расходились непонятные концентрические круги. Как-то раз Хайнц на случайно добытом листке бумаге, огрызком карандаша (и то, и другое сумел стянуть в лаборатории) попытался изобразить нечто вроде этого чертежа — ему вообще нравилось рисовать планы, в дневнике, который у него забрали перед следствием, было много разных схем, в том числе капища Зонненштайн, — и план концлагеря, хоть и примитивный, вышел, оказывается, довольно точным. Ломаная ограда санитарной зоны, аппельплац, петля узкоколейки, спецбарак для евреев (буква J), спецбарак для итальянцев (буква I), столовая, котельная, угольный склад — а ведь многое Хайнц рисовал лишь по рассказам узников. Правда, свою схему Хайнц потом уничтожил: побоялся, что найдут при обыске.
— Повторяю: в чём заключались ваши тренировки? Ты оглох, дохляк? Приказать тебя выпороть?
Опять всё по новой. Хайнц подумал, что карцер — дело, очевидно, уже решённое. Следующие несколько минут генерал с возрастающим раздражением требовал какие-то приёмы, Хайнц повторял единственное, о чём ему было ведомо, — об умении сосредоточиться на одной простой мысли.
— Значит, сидя в отражателях, ты тоже только думаешь? — железобетонным голосом произнёс чиновник. — Замедляешь время, и при этом просто думаешь?
У Хайнца язык прилип к гортани. Чиновник понял, что произошла осечка. Он позвал начальника лаборатории, тут же вынырнувшего из-за двери, и потребовал с того объяснений, почему «этот кретин ничего не знает». Начальник лаборатории начал говорить о «чистоте эксперимента», а потом неожиданно заступился за Хайнца, сказав, что отражатели действительно не требуют ничего, кроме «силы мысли».
— Значит, он, — генерал кивнул на Хайнца, — подойдёт?
— Он способен только на локальные воздействия, господин Каммлер. Даже с самым мощным отражателем. Но остальные и этого не умеют. Всё-таки его учил сам Штернберг...
Этот разговор отражением в кривом зеркале напомнил Хайнцу то, как командир подбирал себе группу солдат для операции «Зонненштайн». Тогда было страшно: от командира веяло щекотной жутью, чертовщиной, сквозняком из иномирья — а от этого чиновника не веяло ничем, даже опасностью, несмотря на его угрожающий тон. Только холодом. Холодом и пустотой.
Генерал вновь сфокусировал свою встроенную оптику на Хайнце — почему-то казалось, что зоркость у этих глаз, словно бы оснащённых системой линз млечно-голубого стекла, должна быть просто запредельная.
— Возьму его с собой. Для первого этапа сойдёт. А дальше... Дальше посмотрим.
1.2. Альрих. После жизни
Берлин
9 декабря 1944 года
Штернберг пошатнулся, и служащий — не обвинитель, нет, — выдернув после долгих поисков из растрёпанной стопки какую-то бумагу, вдруг уставился на него с живым интересом. Без умолку трещавший телефон за стеной наконец заткнулся. Сквозь слабость и дурноту Штернберг почувствовал то, что должен был ощутить с самого начала: от чиновника не несло смертью. От стоящих по бокам солдат — да. От сидящего за столом — нет.
— Сейчас вы получите свои вещи. Распишитесь вот здесь, — очень буднично сказал чиновник. — Во дворе вас ждёт машина.
Мироздание, сжавшееся до нескольких десятков шагов — от порога этого кабинета до стены бункера во дворе, от отчаяния до ярости, от тени последней надежды до краткого приказа офицера и залпа расстрельной команды, — вдруг раздалось до бесконечности, придавив и оглушив.