— Обязательное условие, — твёрдо сказал Штернберг. — Я буду лично навещать близких каждое воскресенье и звонить им тогда, когда пожелаю.
— Визиты раз в месяц, не больше, — отрезал Каммлер. — А телефона, кстати, у них нет. И не будет.
— И таким вот образом вы желаете получить надёжного сотрудника?
«Если вы согласитесь работать с нами, ваших родственников освободят из концлагерей, — вспомнилось Штернбергу. — Подумайте над этим...» В ушах звучал собственный голос, мягкий, располагающий, — этот голос плёл и плёл сеть обещаний, в которую так легко попадали заключённые — кандидаты на обучение в школе «Цет». Курсантам школы он дозволял свидания с родственниками раз в неделю. По воскресеньям. А ему, чёрт возьми, не разрешают даже этой малости!
Штернберг отложил нож с вилкой. Он съел-то всего ничего — а желудок уже словно наполнился ржавым металлоломом, однако чувство голода осталось — или, скорее, ощущение нестерпимой внутренней пустоты, которую срочно надо было чем-то заполнить. Будто на дне души выдолбили глубокую холодную яму. А может, она всегда была там, просто раньше её прикрывало что-то — Штернберг даже затруднился бы теперь определить, что это было: чувство долга ли, вера в будущее или патриотизм, — что-то, разбитое на мельчайшие осколки, из которых никогда уже не собрать единого целого.
Взяв бумажную салфетку, Штернберг принялся складывать её во много раз, надрывать и снова складывать, а потом одним движением развернул в цветок наподобие розы, — так он развлекал племянницу в ту пору, когда ей только исполнилось четыре года и было сущим мучением накормить её обедом. Стоявшие вокруг эсэсовцы с хмурым подозрением следили за каждым его движением, пока он сворачивал из бумаги игрушку, а Каммлер будто силился разглядеть на салфетке сложный ребус, который требовалось во что бы то ни стало разгадать.
— Вы ведь прекрасно понимаете, как сильно рискуете, вытащив меня из тюрьмы, — Штернберг говорил тихо и без выражения, глядя поверх бумажной розы в глаза Каммлеру. — Видимо, дела у вас и впрямь совсем плохи. Так что раз в две недели я буду ездить к своим родным, иначе мы с вами не договоримся. Однако об их благополучии я всегда могу узнать без поездок и без звонков. Учтите — если что-то случится, по умыслу или недосмотру, что угодно, я имею в виду и бомбёжки, — я убью вас. Я буду убивать вас всех. Хоть с того света вернусь, если понадобится. Вы знаете, что это не пустые слова. Берегите мою семью так, как если бы это была ваша собственная семья.
Бумажная роза в ладонях Штернберга вспыхнула и рассыпалась в клочья пепла. Штернберг непринуждённо сложил руки на столе, стараясь ничем не выдать боли и не показывать проступающих багровых пятен на ладонях — его обожгло вызванное им же пламя — такое с ним случилось впервые. Он и не подозревал, что настолько ослаб.
— Я видел ваши фокусы раньше, можете не усердствовать, — бросил Каммлер. — Я хорошо представляю себе, на что иду, связываясь с вами. Подозреваю, вы попытаетесь провести меня, и предупреждаю сразу: не вздумайте, доктор Штернберг. Я знаю ваши методы. Знаю, например, как вы скомпрометировали собственного начальника, чтобы занять его место, а потом организовали убийство...
— Мёльдерс был опасным психопатом, — мрачно произнёс Штернберг, пряча руки под стол и потирая обожжённые ладони.
— Да вы никак оправдываетесь? Забавно. Ваши методы — это методы начинающего, доктор Штернберг. С Мёльдерсом вам просто повезло. Не рассчитывайте на подобное везение в дальнейшем...
Каммлер выдвинул из-под стола портфель и достал кожаную папку. Раскрыл, начал перелистывать содержимое — копию личного дела, тут же понял Штернберг. Его личного дела.
— Альрих фон Штернберг, доктор философии и тайных наук, — без выражения, но с едва ощутимым налётом иронии принялся зачитывать генерал, — с июля 1944-го руководитель отдела тайных наук в научном обществе «Наследие предков». Целеустремлён и амбициозен, но неоднократно замечен в нарушении субординации. Имеет награды... С начала сорок третьего работает над проектом «Зонненштайн». Получил предварительное одобрение фюрера на применение своих так называемых «Зеркал Времени» для обороны Германии. Проигнорировал опасность воздействия «Зеркал» на людей, находящихся в тылу, — на гражданское население и государственное руководство. Продолжал действовать вопреки распоряжению фюрера. Приказал открыть огонь по специальному отряду, посланному предотвратить запрещённую операцию. На допросах оправдывал свои действия самообороной и настаивал, что в конечном счёте одумался и повиновался приказу... Вы понимаете, что одно ваше неверное движение — и я прикажу вас расстрелять, доктор Штернберг? Вас не признали предателем лишь потому, что следствие по вашему делу ещё не окончено.