Когда она вернулась в дом через дорогу, её едва не выгнали из приёмной.
— Мне надо передать, пожалуйста, пожалуйста! — твердила она, неловко отгораживаясь локтем, и в конце концов вновь оказалась в кабинете у чиновника в круглых очках. Протянула листки:
— Вот, это те, кого Альрих вывез из концлагеря Равенсбрюк. Даже если школу... то заведение... расформируют, никто из них не вернётся в лагерь, они больше не заключённые, Альрих обещал... А ещё он просто вывозил людей из лагеря, я не знаю их имён. Но ведь вы можете проверить...
Чиновник смотрел на неё с лёгким удивлением, как на загадочное, но совершенно незначительное природное явление.
— Даже интересно, как, по-вашему, я это проверю?
Дана держала листки над столом до тех пор, пока чиновник не взял их, впрочем, совершенно не глядя.
— Ладно, посмотрим, что тут можно сделать, — сказал он так, что мигом стало ясно: он просто хочет от неё отделаться.
— Вы поможете?
— Фройляйн, вы отнимаете моё время.
Дана вцепилась в край стола.
— Вы знаете, что такое концлагерь? Вы знаете, сколько мертвецов вытаскивают из бараков каждое утро? Меня бы не было тут, если б не Альрих... Да меня вообще давно не было бы в живых!
— Я же сказал: посмотрю, что тут можно сделать, — раздражённо повторил чиновник. Но наконец-то поглядел на список. И ещё раз, внимательнее. — Поймите, я ничего не могу обещать, — сказал он мягче.
1.3.-4
* * *
Дни шли, звонков не было. Однообразные картины в кристалле словно подёрнулись пылью, и Дана уже не была уверена, в действительности ли видит или ей просто мерещится то, что она ожидает увидеть.
В этом Дана в конце концов призналась баронессе, а та каждый день по несколько раз напряжённо спрашивала у неё, будто о фронтовых сводках: «Что там?».
— Я больше не могу так, не могу. Я ни в чём уже не уверена. Даже не уверена, что он жив... Мне очень страшно.
Они вновь сидели друг напротив друга за пустым столом в гостиной. Баронесса принялась крутить тяжёлые кольца на узких пальцах.
— Жив, — твёрдо сказала она. — Нельзя думать иначе.
Дана угнетённо молчала.
— Когда мой муж заболел... — начала баронесса без выражения, глядя в ту же несуществующую точку на столе, которая приковала отсутствующий взгляд Даны. — Это всё последствия ранения в войну. Он держался много лет. Но однажды не сумел подняться без посторонней помощи. Потом сел в инвалидное кресло. Потом слёг. Настал день, когда он не смог даже говорить... Врачи предрекали конец. А я — я каждый вечер представляла: вот проснусь и увижу, как он наклоняется ко мне и желает доброго утра. И так каждый вечер, кто бы что ни говорил. Было трудно... не думать ни о чём больше.
Дана подняла голову.
— Но у вас получилось.
— Наполовину. — Баронесса улыбнулась — лёгкой, мимолётной, призрачной улыбкой, и на мгновение стала похожа на ту девушку со старой свадебной фотографии в семейном альбоме. — Тем не менее, первое, что я слышу каждый день — как муж желает мне доброго утра. И каждый день я благодарю Бога за это.
— Альрих говорил, что есть такая оккультная теория... что своими мыслями мы создаём будущее. И вы мне напомнили... Спасибо.
— Это не оккультизм. Бог видит, когда мы тверды духом. Кстати... я, разумеется, предугадываю ваш ответ... но — тем не менее — почему вы не ходите в церковь? Из-за ваших этих… занятий? А прежде — ходили?
— Зачем? Богу до меня нет никакого дела, я уверена. И никогда не было. Ваша дочь говорит, что все мои таланты от дьявола и что я буду гореть в аду вместе с вашим сыном. Если вместе, то меня это вполне устраивает. Главное — вместе.
Баронесса со вздохом поднялась из-за стола, а Дана подумала про здешнюю церковь. Однажды она зашла туда из любопытства. Обволакивающая, умиротворяющая тишина, душноватый и сладкий запах воска, особенное, ни с чем не сравнимое ощущение гулкого, устремлённого ввысь пространства под стрельчатыми сводами. И ощущение безопасности. Да, вот последнее ей очень понравилось. Но потом она увидела огромное распятие — на нём висел заключённый концлагеря: измождённое, неестественно-резко очерченное лицо, рёбра — будто стиральная доска, провалившийся живот, угловатые колени — сколько таких тел она перевидала в лагерях, и никто там не обращал на них ни малейшего внимания. А чуть погодя она увидела священника, и его чёрное облачение с белым воротом напомнило ей мундир эсэсовца. Священник о чём-то спросил её — но Дана, не дослушав, быстрым шагом вышла из церкви.