— Проблемы моего брата меня ни в коей мере не касаются, — тем временем отчеканила Эвелин, сцепив руки на коленях. — Пусть разбирается сам. — Её наэлектризованный голос звенел. — Я остаюсь, и дочь свою никуда не позволю увезти.
Гестаповец поглядел на неё с искренним интересом.
— Вам совсем не жаль вашего брата? Подумать только, какая странная семья. В таком случае, позвольте, я прямо сейчас позвоню. Сообщу, что ждать нечего. — Шрамм подчёркнуто-неспешно поднялся и шагнул к телефонному столику.
Дана едва приоткрыла словно бы обмётанный изморозью рот, но по-прежнему панически не хватало воздуха, и сердце колотилось как бешеное.
— Я возвращаюсь в Германию, — сказала баронесса, глядя прямо перед собой. — Это не обсуждается. — Она взмахнула свободной рукой, пресекая ещё не прозвучавшее возражение дочери, прямо-таки подскочившей в кресле.
— Вот это совсем другое дело. — Шрамм уселся обратно и снова принялся раскачивать ногой. Обильные блики на ботинках были в точности как жирные отсветы на его зализанных волосах, словно для ухода за шевелюрой и обувью гестаповец пользовался одним и тем же густым маслянистым веществом. — Но один человек — это так мало, вы же понимаете.
— Я согласна, я поеду, — не своим, плавающим каким-то голосом наконец сумела произнести Дана.
Эвелин быстро посмотрела на неё. На миг Дане почудилось, что эта высокая худая женщина — в строгом тёмном платье, с тяжёлыми серьгами, с безукоризненной причёской, получившая такое утончённое воспитание, какое Дана и представить не могла, — сейчас набросится на неё, чтобы навешать затрещин.
— Ну а вы-то ему кем доводитесь? — поинтересовался у Даны Шрамм. — Вы так и не ответили.
— Я... — Горло и грудь вновь сдавило, голос пресёкся. Дана намеревалась выложить всю правду, но внезапно поняла, что у неё нет ровно ничего такого, что можно было бы сейчас гордо швырнуть в рожу гестаповцу. Нет подходящих слов. Да, Альрих увёз её из концлагеря, потому что разглядел в ней перспективную курсантку для своей школы сенситивов. Да, он с самого начала выделял её среди прочих, да, между ними постепенно завязалась странная дружба — между тюремщиком-учителем и заключённой-ученицей. А ещё он едва не нарушил эсэсовский устав, или расовый закон, или как там это называется. Короче говоря, едва не переспал с ней. И в любой момент она со своим навязчивым обожанием могла невольно его скомпрометировать — поэтому он тайком переправил её за границу.
О чём она теперь может сказать? И не навредит ли своими попытками что-то объяснить?
— Понимаете... я... — пролепетала Дана. «Если вернётесь в рейх». Эти произнесённые гестаповцем слова, ещё даже не до конца ею осознанные, прямо-таки вдавливали в кресло и отнимали речь. Вонь бараков, окрики надзирателей, холод. Вечный холод, что, чудилось, оставил осколки льда в сердцевине каждой кости... И присутствие рядом лишь одного человека из всех, что ходят по земле, могло заставить её забыть об этом холоде.
— Я должна ехать, — с трудом выговорила Дана.
— Служанки только в качестве приложения, — пояснил чернявый и пренебрежительно отвернулся. — Мне нужны члены семьи.
— Вы добились своего, — тяжело произнёс барон. — Ну а теперь объясните, для чего вам это надо. Вам, очевидно, нужны заложники. Но зачем? Чтобы управлять им? Полагаете, у вас получится? Смешно! Учтите, для этого человека нет ничего святого, вы зря тратите время!
Впервые Дана не услышала в голосе барона особой уверенности.
— Думаю, получится, — спокойно заявил Шрамм. — Заключим пари, господин барон?
— Не забывайтесь, сударь. И где, в конце концов, гарантия, что вы оставите его в живых? — Барон вновь посмотрел на жену: та сидела, прикрыв глаза, и веер фотокарточек в её руке слегка подрагивал.
— Ваш сын нам нужен, — просто ответил Шрамм. — Не его проекты, не его деньги. Он сам. Вот гарантия.
— Господи, какой немыслимый бред! — Эвелин вскочила, бросилась к двери, на полпути обернулась. Беспомощно посмотрела на родителей, потом на гестаповца. — Убирайтесь, господин Шрамм. Живо убирайтесь! Если не уберётесь, я вызову полицию!
— И что вы им скажете? — Шрамм картинно задрал брови, собрав на глянцево-смуглом лбу мелкие морщины. — Я никому не собираюсь причинять насилие. Я всего лишь пришёл заключить сделку.
— Лично я на неё не согласна! — отрезала Эвелин. — У меня, в конце концов, ребёнок, и...