— Объект следовало сдать ещё неделю назад! Что у вас тут творится? Прошло десять дней, и хоть бы что-нибудь сдвинулось с места!
Наискось мощёной площади тянутся снежные валы, над гребнями которых, смахивая ледяную пыль, со свистящим шорохом проносится позёмка. Площадь окружена тремя рядами вросших в землю, одетых по низу снежными заносами каменных плит, похожих не то на надгробья великанов, не то на гигантские, в несколько метров высотой, изваяния акульих плавников. Генерал смотрит по сторонам, но не видит ни площади, ни монолитов, ни недостроенного сооружения, посреди древнего капища нацелившего в рваное небо копья арматуры, — видит только остановившийся, испорченный механизм. Механизм, где движущая сила — приказы, а детали — люди, машины, обстоятельства. Генерал — специалист по такого рода механизмам. И пусть его считают рвачом, хватающимся за всё подряд и подгребающим под себя все должности, до которых только достаёт сил дотянуться. Он способен поддерживать такие механизмы в рабочем состоянии, в отличие от многих.
— Ну, что на сей раз? Опять кого-то бродячие собаки покусали?
— Волки, — поправляет инженер. — Это были волки, а не собаки, группенфюрер.
— Волки-убийцы. — Когда генерал улыбается, от крыльев его крупного носа к углам рта прочерчиваются острые складки, а полная нижняя губа особенно заметно оттопыривается вниз. — А вам известно, что последнего волка в Тюрингенском лесу пристрелили в середине прошлого века?
— Об этом стоило бы рассказать погибшим, группенфюрер, — тускло-стальным тоном отвечает инженер, и сразу становится ясно, что ему глубоко наплевать на все последующие обвинения в халатности и скрытом вредительстве.
— К вам приставлена целая рота солдат.
— Да. Четверо уже сошли с ума. Слышат голоса и всё такое прочее. Остальные мечтают о Восточном фронте. Даже там, по их словам, безопаснее, чем здесь.
Генерал решает оставить пока инженера в покое и обращается к самодовольному щёголю с налётом чего-то антикварного в облике — прусскому кавалеристу, переодетому эсэсовцем. Рыжеватые гусарские усы молодца наглым изгибом напоминают ухмылку и оттого вызывают у генерала особенно едкое раздражение.
— Ну а вы, Валленштайн, — это ведь вы специалист по всякой чертовщине! Почему у вас тут волки да какие-то, видите ли, голоса? Почему не ликвидировали?
— Виноват, группенфюрер. — «Гусар» бросает сигарету под ноги и, по-видимому, пытается придумать что-нибудь ещё, более содержательное. Генерал подбавляет желчи в голос:
— Вот что тут скажешь о цене всего вашего отдела, если даже его начальник...
— Заместитель начальника, — сухо поправляет «гусар».
— Какая разница!
— Я не специалист по этим штукам. Я с самого начала вас предупреждал.
— Да есть ли вообще хоть какие-нибудь специалисты в вашем шаманском отделе?
— В отделе тайных наук.
— Да какая разница! Ваше дело — чертей гонять, вот и гоняйте! «Проклятье жрецов»? «Духи предков»? Выметайте к дьяволу, нейтрализуйте и так далее! И вот что я вам скажу, Валленштайн: сдаётся мне, у всей вашей чертовщины есть вполне заурядное объяснение. Очень простое — саботаж!
— Это не «чертовщина», группенфюрер. Здесь нет ничего сверхъестественного. Тут действуют какие-то неизвестные нам законы. Я не специалист... Людей преследуют галлюцинации. В основном. А что их убивает... Не могу сказать. Вам лучше спросить у человека, который действительно в этом разбирается.
Дальше генерал предпочитает не спорить. Он слишком хорошо помнит, как ещё несколько месяцев тому назад объявил один дорогостоящий проект «химерой», а его руководителям грозил судом — как сейчас этим двоим. Что ему тогда померещилось? Ребячество фон Брауна, скрытое вредительство Дорнбергера, и казалось преступлением потратить на шальную затею с ракетами ещё хоть пфенниг. Однако теперь строительство ракет (тех самых, что получили громкое, взывающее к возмездию название) — один из сложных человекомеханизмов под контролем генерала, и этот механизм работает исправно: производство поставлено на поток. Генерал признаёт свои ошибки — при таком количестве дел они неизбежны.
— Хорошо. Я удвою охрану. Обо всех подозрительных случаях докладывать мне немедленно. А теперь объясните, почему сейчас остановились работы.
— Виноват, группенфюрер, но объяснить мы ничего не сможем, — странно-ровно произносит «гусар», а инженер с едва уловимым злорадством скрипит: