— Каммлер только что рассказывал мне о том, что эти ваши отражатели... Зеркала Зонненштайна... могут усилить воздействие его излучателя. Или направить.
— Теоретически — да, — осторожно сказал Штернберг.
— Принцип действия у него тот же, что у Зонненштайна, — с готовностью подхватил Каммлер. — Изменение пространственно-временной субстанции. Воздействие на людей. Но Зонненштайн — лишь ретранслятор и усилитель. Источник его энергии — человек. Мы вместо человека разместим электромагнитное устройство — его излучение создаёт самые различные эффекты физического, биологического или психического плана...
Штернберг прикрыл глаза и на какое-то время отключился от всего, что его окружало. Когда очнулся, перед ним лежала раскрытая папка с чертежами и фотографиями. Ему были хорошо знакомы эти чертежи. Когда-то он, ещё в бытность студентом, начитался мифов о магических котлах и загорелся идеей сконструировать некое оккультное устройство, но быстро потерял к этому делу интерес, а идея уже жила своей жизнью — наброски попали в руки людей, которые не поленились довести их до ума, и вот оно, это устройство, работающее по законам вовсе не оккультным, а малоизученным физическим, устройство, порождающее совершенно особый род излучения... Предназначенное для уничтожения. Позже до Штернберга доходили сведения о том, что проект получил название «Чёрный вихрь», а позже был переименован не то в «Колокол», не то в «Улей». На папке не было названия проекта, только длинный архивный номер.
— А как относится фюрер к вашей затее, доктор Каммлер? Ведь от моей затеи с Зонненштайном он в конечном счёте оказался не в восторге. Настолько не в восторге, что едва не приказал меня расстрелять.
Ещё не договорив, Штернберг ощутил, что сказал лишнее. Каммлер переглянулся с Гиммлером, глаза у обоих стали сахарные и бессмысленные, как у китайских болванчиков. Глюкс тихо, но отчётливо икнул. Керстен нейтрально улыбнулся. Фюрер ничего не знает. Вот оно как. И не будет знать. Это что-то новенькое. Особенно для шефа СС, неустанно твердившего, что «фюрер должен знать всё». «Фюрер». Штернберг хорошо помнил его синие глаза, полные пробирающей насквозь пустоты; невозможно, чтобы человек носил в себе такую бездну, когда-нибудь она должна была разрушить его и, похоже, это, наконец, произошло; фюрер слабеет, рассыпается, уходит в породившее его ничто, чем бы оно ни было, и слабеет та невидимая привязь, на которой он держит своих подданных... Почему только этого не случилось раньше? Хотя что это изменило бы?
— У фюрера сейчас много важных дел, — сказал Гиммлер. — Не стоит его отвлекать. Наступление на Западе развивается успешно, удача вновь повернулась к нам лицом. Под предводительством фюрера, я уверен, мы уже в январе выйдем к побережью Ла-Манша, после чего займёмся русскими и вытесним их из Европы...
За всем этим Штернберг услышал другое — предназначенное только ему: «Мне жаль, что всё так вышло, Альрих».
Штернберг понимал, что ему настойчиво (и почти искренне) всучивают именно то, что он, разочарованный и обозлённый, в глубине души желал получить. Штернберг хотел, чтобы перед ним оправдывались, — а Гиммлер с готовностью признавал, что со Штернбергом обошлись несправедливо. Потому Гиммлер и оставался рейхсфюрером СС, что слишком хорошо знал каждого из своих подчинённых.
— … а тем временем вы и доктор Каммлер будете делать то, что вам велит долг патриотов Германии: создадите секретное оружие, которое будет использовано в надлежащий момент.
Дежа вю. Круг времени замкнулся снова.
— Фюрер всё равно узнает, и вы это понимаете, — сухо заметил Штернберг.
— Но мы и не будем ничего скрывать. — Гиммлер улыбнулся почти смущённо. — У проекта есть другое, официальное, назначение, о нём фюреру уже известно.
Глюкс вдруг завозился в кресле и вместе с облаком чумного смрада — явно пил горько и беспробудно уже не первые сутки — выдохнул:
— Уничтожение...
Это слово мгновенно перевело мысли Каммлера и Гиммлера на нужные рельсы, и Штернберг оцепенел, вслушиваясь, вглядываясь в то, что разворачивалось перед ним, ему уже не нужно было слов, а Гиммлер всё говорил, Каммлер же очень кстати вкраплял дополнения, так, что даже незаметно было, что он начальника постоянно перебивает. Глюкс молчал. Смотрел на Штернберга глазами больной собаки. Не одурей он так от пьянства, Штернберг бы ему, пожалуй, посочувствовал. От того, что инспектор концлагерей Глюкс регулярно видел по долгу службы, Штернберг давно бы сошёл с ума.