– Хм-м. Все-таки жива. Похоже, я проиграла Тонки пари.
– Хьярка, – говоришь ты. Твой голос еще более хриплый, чем у нее. По складкам ее маски ты понимаешь, что она ухмыляется. Странно ощущать ее улыбку без обычного угрожающего подтекста ее заточенных зубов.
– И мозг, вероятно, не пострадал. Я хотя бы выиграла пари с Юккой. – Она оглядывается по сторонам и орет:
– Лерна!
Ты пытаешься поднять руку и схватить ее за ногу. Это все равно что сдвинуть гору. Вообще, ты должна быть способна передвигать горы, потому ты сосредотачиваешься и наполовину поднимаешься – и забываешь, зачем тебе была нужна Хьярка. Она оглядывается, к счастью, и видит твою поднятую руку. Она дрожит от усилий. После раздумья она вздыхает и берет тебя за руку, затем отводит взгляд, словно в растерянности.
– Что творится? – удается выдавить тебе.
– Чтобы, ржавь побери, я знала. Мы не ждали передышки так быстро.
Это не то, чего ты ожидала, но слишком много усилий уйдет на попытку сказать остальное. Потому ты лежишь, и тебя держит за руку женщина, которая явно лучше занялась бы чем-нибудь другим, но все же снисходит, чтобы выразить тебе сочувствие, поскольку думает, что ты в этом нуждаешься. Тебе этого не нужно, но ты благодарна за попытку.
Еще две фигуры выступают из вихря, обе узнаваемые по знакомым очертаниям. Одна мужская и худощавая, вторая женская и пухлая. Худощавая сменяет Хьярку у твоего изголовья и наклоняется, чтобы снять с тебя очки – ты и не осознавала, что они есть.
– Дай мне камень, – говорит он. Это Лерна, и слова его бессмысленны.
– Что? – говоришь ты.
Он не слушает тебя. Тонки – вторая фигура – тычет локтем Хьярку, которая вздыхает и роется в своем рюкзаке, пока не находит что-то маленькое. Она протягивает это Лерне.
Он кладет руку тебе на скулу, поднимая предмет. Он начинает светиться знакомым белым светом. Ты понимаешь, что это кристалл из нижней Кастримы – они загораются при контакте с орогеном, поскольку сейчас Лерна в контакте с тобой. Гениально. При помощи этого светильника он наклоняется и всматривается в твои глаза.
– Зрачки сокращаются нормально, – бормочет он себе под нос. Его рука на твоей щеке вздрагивает. – Лихорадки нет.
– Я чувствую себя тяжелой, – говоришь ты.
– Ты жива, – отвечает он, словно это все полностью объясняет. Никто не говорит на языке, который ты можешь понимать сейчас. – Моторика вялая. Сознание?..
Тонки наклоняется к тебе.
– Что тебе снилось?
Это несет смысла не больше, чем дай мне камень, но ты пытаешься ответить, поскольку ты слишком не в себе, чтобы понимать, что ты не должна отвечать.
– Город, – бормочешь ты. Комок пепла падает на твои ресницы, и ты моргаешь. Лерна снова надевает на тебя очки. – Он был живой. Над ним был обелиск. – Над ним? – Или в нем, кажется.
Тонки кивает.
– Обелиски редко висят прямо над человеческими поселениями. У меня в Седьмом был приятель, который выдвигал по этому поводу кое-какие теории. Хочешь послушать?
Наконец до тебя доходит, что ты делаешь нечто глупое – провоцируешь Тонки. Ты прилагаешь огромные усилия, чтобы сердито посмотреть на нее.
– Нет.
Тонки смотрит на Лерну.
– Ее способности вроде не пострадали. Может, немного тормозная, но она всегда такой была.
– Да, спасибо, что подтвердила. – Лерна заканчивает то, что он делал, и снова садится на корточки. – Хочешь попробовать пройтись, Иссун?
– А не слишком ли? – говорит Тонки. Она хмурится, это видно, несмотря на то, что на ней очки. – После комы и всего такого…
– Ты не хуже меня знаешь, что Юкка не даст ей достаточно времени на выздоровление. Это может даже оказаться ей на пользу.
Тонки вздыхает. Но именно она помогает Лерне, когда тот подсовывает тебе руку под спину и поднимает тебя в сидячее положение. Хотя на это уходит сто лет. Когда ты выпрямляешься, у тебя голова идет кругом, но это быстро проходит. Но что-то не так. Возможно, это последствие того, через что тебе пришлось пройти – сдается, теперь ты навсегда будешь скрюченной, поскольку твое правое плечо провисает, потому, что его оттягивает рука, словно она
словно она из
О. О.
Остальные перестают занимать тебя, как только ты осознаешь, что случилось. Они смотрят, как ты поднимаешь плечо, насколько можешь, пытаясь поднести к глазам правую руку. Она тяжелая. Твое плечо ноет от усилия, хотя большая часть суставов еще из плоти, поскольку этот вес отягощает именно плоть. Некоторые связки трансформировались, но они все еще прикреплены к живой кости. Что-то скрежещет и натирает внутри того, что должно быть гладким шаровым шарниром. Тебе не так больно, как ты предполагала, когда видела такое у Алебастра. Ну хоть что-то. Остальная часть руки, с которой кто-то снял рукав рубашки и куртки, чтобы открыть ее, изменилась почти до неузнаваемости. Кроме того, что она все еще прикреплена к твоему телу, она приобрела вид, который тебе слишком знаком, – ладно. Не столь изящная и узкая, как в юности. Ты некогда была плотной, и это до сих пор видно по твоему роскошному предплечью и легкому провисанию кожи под плечом. Бицепс более выражен, чем обычно, – два года выживания. Кисть сжата в кулак, вся рука чуть поднята в локте. Ты всегда имела привычку сжимать кулаки, борясь с наиболее трудным моментом орогении.