Боец (Сагерт)
Учитель был уже стар. Слишком стар, чтобы выбраться из лагеря, сохранив телесную оболочку. В душе Сагерт скорбел о смерти наставника, но именно она в итоге дала ему шанс.
Лодыжка Учителя запуталась в густом переплетении ржавой колючей проволоки. Старик, как и подобает мужчине, не издал ни звука, но, увы, не устоял на ногах. Шелест стали, придавленной его телом, известил всех вокруг о провале очередной безумной попытки вырваться на свободу. Сияющие глаза фонарей метнулись к несчастному, вдалеке раздался лай собак и топот тяжелых сапогов. Сагерт бежал во всю прыть, не оглядываясь, с нечеловеческой ловкостью избегая многочисленных ловушек — спиральных проволочных хвостов, взрывающихся дисков, врытых в землю, и лучей-охотников. Погибнуть рядом с телом Учителя почетно для Воина, но оставалась еще обязанность передать Искусство достойным древнего знания… и месть.
Сагерт хорошо запомнил ту страшную ночь. Он просто не мог постичь, почему Тайгерт, взращенный с младенчества, как и другие воспитанники, в обители у подножия Тайбетских гор, решился на такую низость.
Вооруженные сетями и железными яйцами с ядовитым газом, закованные в крепкие доспехи враги избрали для нападения глухой предрассветный час. Если бы не коварный дым, похищающий зрение и силу, у людей с равнин не было бы ни малейшего шанса… если бы проклятый предатель Тайгерт не связался с работорговцами. Благодаря ему пришельцы предусмотрели все.
Выживших везли в клетках, точно зверье, на чадящих колесных повозках (Учитель называл их «автомобилями» или «грузовиками») среди прочих жертв этого нечестивого ремесла. Кагерт предпринял побег в первую же ночь, едва оправившись от действия газа. Его гибель показала, насколько серьезно работорговцы относятся к своему занятию. Оставалось ждать и наблюдать.
Место, куда пригнали повозки, как понял Сагерт, являлось одновременно и неприступной крепостью, и рынком. Толстосумы приезжали отовсюду, желая приобрести ремесленников, носильщиков, наложниц и наложников, евнухов и многих, многих других. Больных, немощных и стариков продавали мясникам. За ценными рабами ухаживали неплохо, а «туши» или «скот» влачили свои дни в тесных вонючих ямах, забранных сверху решеткой. Но, разумеется, и тех и других стерегли отменно.
И вот она — свобода! Сагерт спрыгнул с внешней стены, бесшумно пробежал вниз по насыпи и очутился лицом к лицу с четырьмя патрульными. Мысленно укоряя себя за неосторожность, невнимательность и преждевременную радость, Сагерт мощным ударом пятки, твердой, как гранитная храмовая ступень, отправил к праотцам ближайшего врага. Остальные до смешного медленно начали поднимать свои жалкие громобои. Люди с равнин были развращены мнимой силой своего оружия, забывая, что их тела — сами по себе совершенные инструменты убийства. Он прикончил бы всех их, но охранники трусливо не приняли боя и, не сговариваясь, разбежались в разные стороны.
**
Кирна Лавджой лениво прохаживалась вдоль «мясного ряда», ласково поглаживая полированный ствол «моссбурга». Многие работорговцы ханжески считали должность погонщика «скота» грязной и к тому же чрезмерно рискованной. Действительно, обреченные на верную смерть люди демонстрировали чудеса находчивости, обнаруживали в себе прямо-таки нечеловеческую силу или расставались с остатками достоинства. Кирна любила их всех: каждый тип «скотов» мог развлечь на славу, если знать в веселье толк.
Вот уже пару дней она наблюдала за очень необычным смертником. С тех пор как отец приобщил крошку Кирну к семейному делу, минуло уже пятнадцать лет. Ей довелось повидать всякого, но такого мужчины, чьи кости, словно были оплетены стальными тросами вместо мышц, она еще не встречала. Нет, в здоровяках даже в нынешние нелегкие времена недостатка не ощущалось, но этот разительно отличался от них, буквально излучая ауру силы, спокойствия и абсолютной уверенности в себе.
Говнюка посадили в отдельную укрепленную клетку. Как утверждал папаша Лавджой, до войны в ней держали каких-то хищных тварей — кажется, тигров. Так вот, по слухам, «скот» прикончил пятерых вооруженных охотников голыми руками, а ударом ноги проломил череп девяностокилограммовому ротвейлеру. Брехня, конечно, но мужик выглядел так, будто
Кирна поймала себя на том, что ее влечет во вполне определенную часть помещения: ей хотелось стереть выражение бесстрастного превосходства с наглой рожи узника, заставить вопить, извиваться от боли, умолять о пощаде. Хотелось и кое-чего еще. Приклад дробовика скользнул по девичьему животу, приятно холодя кожу, и угнездился наконец между крепких бедер. Кирна приоткрыла пухлые губы, жмурясь от удовольствия, и потянула оружие вверх. Когда ствол, проникнув под доспех, ткнулся в грудь, девица плотоядно облизнулась. О нет, сегодня этим дело не ограничится.