Гробом Сагерту послужило огроменное цинковое корыто, купленное втридорога у какого-то скотовода. Говорят, раньше ящики для погребения делали из дерева, но сейчас, сами понимаете, приходилось импровизировать. Владилен Михайлович, винивший себя в гибели полного сил молодого человека, порывался совершить обряд в грусских традициях: с омыванием и прибиранием тела, оплакиванием и скорбными поминками. Но Аксель не допустил подобного кощунства. Боец вступил на Путь в вечность при боевых отличиях и с торжественностью победителя. Однако сие предполагало обеспечение могилы приличным надгробием.
Итак, теперь в свежем холмике негостеприимного местного грунта (яму рыли долго, проклиная все на свете) торчал кусок известняка, на котором Натан выцарапал и залил автомобильной краской помпезную надпись: «Не найдя достойного противника в этом мире, отправился на его поиски в ад». Над кладбищем разносились хрипловатые трели губной гармошки и последние всхлипывания Кирны. Я старалась отвлечься, озираясь по сторонам. Ну не в силах я праздновать смерть! Соседи у Сагерта подобрались неплохие. Например: «Лучше с червями, чем с вами» над захоронением безвестного мизантропа или «Гробовая тишина. Первый раз лежу одна», отмечающее последнее пристанище шлюхи.
Далее в программе значилось посещение кабака. Мне же захотелось отлынить от данного мероприятия, и я отпросилась на поиски Туве с Джо, пропадавших со вчерашнего вечера. Задачка незаурядная, повезло еще, что Туве успела засветить свою мордашку на конкурсе обжор (да и вообще внешность у нее запоминающаяся). Шерифские ребятки, конечно, записали наших друзей в длинный список таких же остолопов, но особой надежды на помощь полисменов я не питала. А вот бездельничающие малыши на нашей стоянке рассказали, как парочка удалялась в сторону бедняцкого квартала. Одна из мелкопузой братии даже слышала слова мужчины в белом халате, убеждавшего рыжую девушку «сделать в гостинице». За бдительность я наградила крошку шарфиком «от Птицына».
Как я уже говорила, из-за местных суеверий относительно радарной установки район на склоне Саладо-пик не пользовался популярностью. Отельчик там был один, да и тот даже в ярмарочный период редко заполнялся целиком. Немножко поплутав в улочках, я выбрела к парадному входу в гостиницу — косо висящей на петлях двери, кудрявой от облупившейся краски, с дырой вместо замка. Вообще-то здание выглядело нежилым. Я сунулась внутрь — пусто. В холле, похожем на чулан, притулилась конторка (по-моему, раньше служившая холодильником),за ней висели колокольчик и грифельная доска, исчирканная каракулями, — наверное, отметками о постояльцах. Клерк не явился ни на стук двери, ни на звон, ни на крик. Странно. Люди редко бросают свое имущество без присмотра: если все смотались на ярмарку, то гостиницу заперли бы — с замком или без него. Либо полотеру подфартило б томиться на рабочем месте вне очереди. Ладно, спросят — прикинусь тем самым полотером.
Делов-то! Два этажа, номеров тридцать — не больше. Я решила стучаться в каждый. Не пришлось: повсюду открытые двери, вместо запоров — дыры, а в комнатах — трупы. В конце коридора ничком валялся клерк, видимо, пытавшийся бежать от неведомого убийцы. Туве обнаружилась в угловом номере на втором этаже, рядом с лестницей черного хода. Девушка лежала на полу, запутавшаяся в одеяле, под ней подсыхало темно-бурое пятно. Несмотря на три огнестрельные раны, дикарка еще дышала. Не теряя ни минуты, я помчалась вниз, рассчитывая найти тележку или материал для волокуши.
В холле меня поймали блюстители порядка, за их широкими спинами прятались местные кумушки из самых смелых и любопытных. Глава полиции сидел за конторкой, устало подпирая голову ладонью — для него нынешняя ярмарка превратилась в один запутанный клубок проблем. Достойный финал — двадцать два трупа в занюханной гостиничке у проклятой горы.
При моем появлении присутствующие оживились. Правда, навесить на меня ответственность за гибель постояльцев не удалось — сердобольные дамочки тут же зашептались: мол, нет, не парнишка же все это сделал! Спасибо вам, женщины, ваше заступничество спасло ушастую Томову башку.
В сопровождении одного из помощников шерифа я отправилась на стоянку. Пожалуй, без его помощи мне было бы с дикаркой не справиться, а так — дотащили носилки вместе. Сдается, мужик поперся со мной не из одной только жалости, просто стражи порядка тяжело расстаются с подозреваемыми. Но встретившая нашу печальную процессию Элейн окончательно рассеяла сомнения насчет моего участия в бойне на горе. Полицейский повторно расспросил меня, попрощался и направился выковыривать из борделя местного эскулапа для участия в . Элейн тем временем устроила Туве в трейлере на койке, где скончался Сагерт. В этом усматривалось что-то зловещее, хотя цыганка, небось, брезговала спать потом на покойницком месте. И такое бывает.
— Том, глянь-ка! — ее ошарашенный голос заставил меня поторопиться.
На ладони Принцессы лежала пуля неведомого происхождения, почти не деформированная. В смысле, откуда она выпала было ясно — из дикарки, — но из какого оружия ее выпустили? Пока мы разглядывали снаряд, ранка начала затягиваться. То есть прямо на глазах! Элейн тихонько завыла, но я зажала ей рот ладонью, словно вопль мог помешать чуду или, не знаю, растрепать мои мысли.
Не говорила ли Туве о такой своей способности? Ничего подобного… Впрочем, неважно, как она это делает, а важно помочь ей. Владилен тусовался на поминках, Данике же имел чересчур специфический подход ко всему иррациональному, особенно в отходняке от «легкой формы лучевой болезни»,как он ее упорно называл
Анима! Как я сразу не догадалась? Мир аур открылся для меня недавно — впервые в бесплодных землях, — и я еще не привыкла . Сосредоточившись, усилием расфокусировав зрение, я таращилась лежащей дикарке в лоб, пока контуры ее тела не замерцали бледно-голубым. Сияющая оболочка мигала, выпуская тонкие щупальца к ранкам, вернее, уже шрамам. Значит, анима — не просто украшение и показатель счастливой семейной жизни… а как ее восстанавливать, мне известно. Я убрала с Тувиной груди амулеты и приложила ладонь к солнечному сплетению, готовясь наметить первую волну по направлению к ранкам. Пока без глины.
— Ты охренел совсем, мелкий урод! — завизжала Элейн (не учла я ее закономерной реакции на мои двусмысленные действия). — Она ж при смерти!
Цыганка бросилась ко мне, видя в моем лице маленького извращенца Тома, намеревавшегося поразвлечься, схватила за шкирку и попыталась вытурить из трейлера, но я успела упереться ногой.
— Элейн, ты не так поняла! — начала я, тут же сообразив, как часто Принцесса слышала эти слова в другом контексте, и поспешила уточнить: — Мне нужно нарисовать на ней гребаные узоры! Иначе она сдохнет! Что ты знаешь о нас, туве?
Правильно, цыганка ничего доподлинно не знала о туве и их обычаях, но заранее считала оные дикарскими бреднями. Она закатила глаза и махнула рукой.
— Ой, все! С этими вашими штучками нормальный человек ополоумеет.
Баночка с белой глиной висела с позванивавшими на ветру колокольцами над трейлерным крылечком. Содержимого еле хватило для Тувиных рисунков, а к окончанию ритуала померкли мои собственные завитушки, да и аура из ярко-желтой стала почти белой. Тем не менее анима дикарки еще не приобрела характерный для нее глубокий цвет морской волны.
Туве целовала меня только однажды, не целовала даже, а будто делилась дыханием, едва прильнув к моим губам. Как она утверждала, так можно передать жизненную силу другому существу — хоть всю. Самое время попробовать.
**
Элейн отвлеклась, поправляя макияж перед крохотным зеркальцем, и не сразу заметила, что шельмец взлез-таки на умирающую девицу. Уже вцепившись пацану в волосы на затылке, Принцесса обнаружила странность — из полуоткрытого рта Томми между бледных Тувиных губ сочился свет, еле различимый, но вполне реальный. Его слабые отблески дрожали на лицах мальчишки и дикарки. Цыганка протерла глаза и помотала головой, прогоняя наваждение. А потом Элейн ощутила, как Том, обмякнув, начинает заваливаться на Туве, и, не придумав ничего лучше, опрокинула парня на спину, обрывая световой поток. Том дышал с трудом, словно поменявшись ролями с дикаркой, которая свернулась на койке клубочком и ровно засопела.