**
Аксель сидел у костра, наигрывая на губной гармошке и подкидывая иногда ветку-другую в огонь. Я пристроилась напротив. С тех пор как табор снова кочевал по суше, традиция вечерних сборищ сама собой угасла, не было рассказано ни одной байки. Вероятно, мы устали друг от друга, от крепких уз, связавших нас когда-то и стягивающихся всетуже.
– Однажды мы снова рассядемся вокруг, – обронил вдруг Аксель, отложив гармонику.
– И выслушаем истории, – улыбнувшись, продолжила я. – И никто ничего не утаит.
– Это намек?
– Пожалуй, да. Ты как-то обещал потолковать со мной серьезно, но коварно саботировал беседу, – мне было неловко вторично штурмовать крепость под названием «Откровения настоящего мужчины», однако желание ясности заложено в человеческой природе, наверное, на уровне инстинктов. Правда, едва все точки над «ё» становятся на свои места, обычно хочется возвратиться к блаженному неведению, дающему возможность надеяться.
– Я лишь выбрал приемлемый способ вести подобную беседу, – цыганин выгнул бровь и кинул на затухающие угли остатки хвороста.
– Секс – конечно, важная, но не единственная часть отношений между мужчиной и женщиной. И потом, мы так ничего друг другу и не сказали… – я смутилась.
– О! Я думал, туве не придаютзначения словам, – с ехидцей воскликнул Аксель.
– Ну, вообще-то, полгода в Идэне я вместо общения с Туве читала слезливые романы, – моя фальшивая усмешка не обманула бы и ребенка. Что же я хотела, что я должна сказать на самом деле?
– Давай-ка я помогу тебе, – предложил цыган слегка, как мне почудилось, раздраженно. – Видимо, ты жаждешь обсудить наши взаимные обязательства?
– Хм, «обязательства» не совсем уместный термин, протокольный какой-то…
– Обязательства внутри отношений, – иронично продекламировал Аксель. – Так лучше? – он засмеялся. – Мэйби, с другими женщинами я не сплю, хотя, врать не буду, пялиться на них, ну и думать о них иногда, вряд ли перестану.
Разговор зашел в тупик.
И причина в проклятущей гордости! Мы часто запираем себя в кокон собственной значимости; каждый считает свои принципы, убеждения, позиции единственно верными, старается прогнуть под них окружающий мир, не щадя никого и ничего. Это трусость, подлость, лень! И на них основано важнейшее правило человеческих взаимоотношений: любовь только тогда прекрасна, если тебе в ней признались, а ты утаил. Никто (в том числе женщины, сколько бы они не утверждали обратное) не стремится к обоюдности. Говорящий вторым, произносит: «Я тоже…» «Ты вынуждаешь любимого человека сделать первый шаг и торжествовать над ним, как над поверженным врагом!» – мысль ярко сверкнула буквально у меня перед глазами.
– В общем, Мэйби, – голос цыганина вырвал меня из потока рассуждений, – прибережем-ка откровенности до счастливого финала. Сейчас неуместно связывать себя. Приобретя, страшишься потерять. Иди сюда. Хватит на сегодня.
В темноте, над рдеющими под пеплом углями, я разглядела протянутую ко мне руку. Единственно правильный поступок – позволить сердцу высказаться. Я встала, перешагнула через кострище, задев носком теплую золу, и пламя, умиравшее мгновение назад, вновь выбросило вверх золотистые язычки, лизнуло подошву моего ботинка. Неплохой знак! Аксель привлек меня к себе.
– Позволь мне все-таки закончить, – я мягко прижала пальцы к губам Акселя, пресекая возражения. – Глупо прятать чувства (если они есть), ведь они возникли раньше слов. Вдвойне глупо опасаться потерять их. Раньше мы не боялись утрат. Все материальное благополучие облетело с нас, точноно шелуха, – почти ничего не осталось. – В горле неожиданно пересохло, звуки продирались, будто по наждачной бумаге. Я судорожно сглотнула. – Но стоит лишь произнести, – вдох. Небо над нами начало медленно кружиться, заполняясь нитями. Выдох: – я тебя люблю, Аксель… и музыка этих слов заполняет пустоту!
Я снова внимала мелодии Вселенной, наблюдала, как вспорхнула яркая крошечная комета из моей груди.
– Представь, вдруг это ноты гармонии? А в жизни их играют так редко. Они еле слышны в потоке диссонансов войны, ненависти, злости, среди беззвучия скуки и равнодушия. Они – единственная преграда, отделяющая нас от ничто.
– И я люблю тебя, Мэйби, – после недолгого молчания тихо изрек цыганин, блеснула еще одна искра, на сей раз светло-зеленая. – Скорее всего, ты права, а если так, я готов повторять это снова и снова.
Как хорошо, что он улыбается! Как приятно больше не трусить.
Глава 20
До Блумдезета добирались без малого неделю. Наконец город появился на горизонте в ртутном мареве. Пора было искать укрытие: не хотелось напороться на патруль так близко от цели. Все шесть дней после стычки у Фустера мы петляли по проселкам, избегая главной трассы. Ну, в таких делах, как говорится, карты вам в помощь, а вот по части убежищ эти бумажки абсолютно бесполезны.
Местность вокруг Блумдезета походила на стол, по крайней мере, с южной стороны. Спросите: «Почему бы не спрятаться в заброшенном доме?» Здание можно поджечь, обстрелять, окружить и осаждать, взорвать. Да и выглядели домики чуть надежней шалашей.
По счастью, Кирна заметила пологий холм невдалеке от дороги и указатель к карьеру по добыче природного камня. Возвышенность загибалась подковой, образуя небольшую долину. Склоны ее обильно поросли травой и красно-бурой колючей дрянью с мелкими листочками. Повсюду громоздилась проржавевшая техника, покосившиеся столбы линий электропередач, хибарки для рабочих. В ближнем к трассе отроге прокопали для каких-то нужд пещеру – наверное, отдыхать в ней было приятнее, чем в подставленных солнцу времянках.
Машины ровнехонько поместились под пещерными сводами. Пока Элейн с Владиленом обустраивалилагерь, прочие цыгане отправились на гребень холма поглазеть на загадочную цель нашего путешествия.
Гроссийцы освоили лишь малую часть довоенного Блумдезета – бывший фабричный район на северо-западе. Стены не достроили. Похоже, люди не возвращались сюда после войны надолго и, бросив все,ушли по неизвестной причине, то ли в поисках лучшей жизни на побережье, то ли изгнанные царской армией. Ну а грусские сочли здания соседних кварталов пригодными и достаточными для обороны. Блумдезет выглядел совершенно пустым, а значит – неинтересным для мародеров или иностранных солдат. Только зная, что искать, наблюдатель сумел бы засечь тут какую-то деятельность. Весьма бурную, кстати. Центром ее являлся исполинский ангар посреди забетонированной площади, где, как усердные муравьи, сновали люди: рабы с тачками, инженеры в защитных костюмах и, конечно, вездесущие военные. Чуть ниже крыши строение опоясывал балкон, частично закрытый навесом. Наверху была устроена «беседка» для охранников. Плац ограждала сетка и ров, по периметру ходили патрульные в сопровождении здоровенных черно-рыжих псов. С краю притулились бараки и склад. За ангаром расположился аэродром. Сейчас там стояли четыре самолета, один из которых, судя по величине, приходился родственником эчеверийской подлодке. Наверняка грузовой. Не пешком же доперли сюда все эти солдаты! Другой самолет, впервые увиденный Николасом в небе над Содерсэтом, использовался для перевозки кристаллов с шахты.
– Нда, – глубокомысленно пробормотал Валехо, складывая Элейнину подзорную трубу.
Мы вдоволь насмотрелись, теперь наступило время обсуждений. У меня промеж ушей роились десятки планов, один другого рискованнее, но делиться ими я не торопилась. Потому что все идеи заканчивались разрушением ангара… потому что содержимое его вызывало у меня зловещее предчувствие.
– Гляди внимательнее, Мэйби, – шепнула Туве.
За стенами громады пульсировало нечто. Исчерна-розовый силуэт напоминал человеческий эмбрион, вокруг которого суетились крошечные разноцветные искорки повитух. «Радости его рождение миру не принесет», – возникла у меня отчетливая мысль. От «младенца» волнами исходило чувство ненасытного голода – ни ненависти, ни злобы, только желание поглотить как можно больше… больше чего? Я, наверное, побледнела или даже вскрикнула.