Все-таки шутит. У меня немножко отлегло от сердца.
– Есть такой литературный штамп – «плач ветра». – Я вытерла влажную дорожку со щеки и уткнулась цыганину в плечо. – А почему он плачет?
– Это очень простой вопрос, Мэйби. – Аксель глубоко вдохнул, расправил спину. – Ветер много где бывает и видит много горя, но ничего не может поделать. Кто бы не разрыдался от такого?
– У нас есть хоть малюсенький шанс? – пробубнила я в душную шинель.
– Хочешь знать наверняка – тебе кТуве. Я могу только на картишках погадать.
– Дурак! – брякнула я.
– А то! – даже с каким-то самодовольством ответствовал он. – У нас, в отличие от ветра, точно есть возможность изменить мир к лучшему. Плакать будем, когда облажаемся. Между прочим, – Аксель хмыкнул, – по мнению того же Валехо и остальных приверженцев мужского образа мышления, я так изменился из-за общения с тобой. Думаю, доля правды в этом есть.
Я перевернулась на спину и заглянула цыганину в глаза.
– Кстати, почему бы нам не добавить любви во вторую часть нашей истории? Прямо сейчас? – он улыбнулся мне.
**
Я как раз закончила надевать тельняшку, когда пещеру залило ярким светом. Голос с характерным гроссийским выговором предложил нам бросить оружиеи покинуть убежище. Спавшие снаружи ошалело крутили головами, пытаясь заслониться от слепящих лучей прожекторов, в трейлере захныкал Элейнин младенец. Аксель, все еще голый по пояс, потянул из кобуры, валявшейся в куче одежды свой сорок пятый.
Уши мои различали рев моторов и лязг... гусениц? Да уж, наконец нас восприняливсерьез. Эх, уши, уши, где ж вы были? Впрочем, скорее всего, я не обратила на вас внимания, занятая другими мыслями и делами.
Некто повторно озвучил свои рекомендации и приказал поторопиться. Мною овладело неодолимое желание вжаться в землю, зажмуриться, убедить себя, будто это лишь страшный сон. А затем раздался звонкий возглас Туве:
– Уходите, иначе вас всех ждет смерть! – прокричала она, медленно двигаясь навстречу притаившимся за световой завесой врагам.
Дикарка не отреагировала ни на первое требование остановиться, ни на второе, и продолжалаповторять свою смехотворную угрозу. Она уже говорила что-то такое раньше, но я не могла припомнить, когда именно.
Гром орудия коротко резанул по барабанным перепонкам, сразу за тем превратившись в далекий затихающий звон. Рикошеты и осколки камня засвистели под сводами пещеры. Я ощутила, как мне рассекло бровь, а в следующий миг Аксель увлек меня наземь, прикрыв своим телом. Затем, не поднимаясь, он уперся локтем в каменное крошево на полу и выстрелил в подсвеченную дымку. Послышался звон стекла – один из прожекторов погас.
– В укрытие! – прохрипел мне на ухо цыганин.
Он вскочил, вздернул меня за шиворот и толкнул в сторону тягача. Я еле передвигала ноги, оглядываясь на то место, где стояла Туве, а теперь лежало бесформенное нечто. Аксель без лишних слов тащил меня буквально силком.
Служивший нам верой и правдой «джон гир» представлял собой плачевное зрелище: кабина ткнулась носом в землю, борта изрешечены. Подъемный кран срезало, и конструкция валялась сбоку, подобная искалеченной руке. Как ни странно, мой «юрал» остался почти невредим, что навело меня на мысль… Я ринулась в кузов. Да, пулемет уцелел! Подтянув орудие к стенке и оперев на сошки, я начала заправлять ленту.
– Мэйби, слезай! – прокричал мне Аксель.
Я помотала головой. Цыган больно ухватил меня за предплечье, но, наткнувшись на мой решительный взгляд, отпустил. Настал тот самый пугающий момент – или, дрожа от страха за себя и меня, скрыться, бросить друзей, да вообще все бросить, или рискнуть. Аксель оскалился и спрыгнул на землю, наверняка собираясь сделать какую-нибудь глупость и проявить при этом чудеса отваги. Под руку мне попалась единственная забытая Натаном винтовка, с которой Кирна ездила в «вороньем гнезде».
– Лови! – я бросила оружие цыганину.
Аксель поймал его и тут же распластался за колесом «джона гира» – мглу вспорола чья-то нетерпеливая автоматная очередь. Донесся гневный окрик и снова:
– Даю вам последний шанс, придурки!
Дольше слушать этот голос я не могла. Из пулемета мне еще ни разу не доводилось стрелять – только притворяться. Впрочем, в напряженной ситуации у человека часто просыпаются удивительные способности, появляются силы и решимость. Сейчас еще и злость, даже ненависть. Каждый снаряд вылетал, заряженный долей этих эмоций, и где-то, достигая своей цели, взрывался облачком черно-фиолетовой тьмы. Яркой молнией сверкнул страх. Нужно было остановиться. Один, два, три, четыре, погас еще прожектор, над моей головой со свода посыпалось, слева пробило бочку с водой, с крыши трейлера сорвало вентиляционные короба, разворотило спальное место над кабиной. Да, ответная пальба пришлась очень кстати, остудив меня, – ярость пропала бесследно.
**
Данике скорчился в комок и скулил, прикрыв голову ладонями. Он умолял цыган подчиниться, а грусских – прекратить стрельбу, наконец, обращаясь к пустоте, вопрошал, где он ошибся. Конечно, неудачное место и время для рефлексии, но что поделаешь?
Минут за десять до нападения док получил от Фрая сообщение: «Убеди своих друзей сдаться. Пора мне побеседовать с вами всеми лично». Данике хотел разбудить ребят, но, заслышав ласковый шепот, заметив темный силуэт цыганина, ритмично вздымающийся над ворохом одеял, над которым торчали острые Мэйбины уши и круглился абрис груди, смутился и накрылся с головой шинелью. Стал ждать. Наверное, задремал. А потом было поздно.
Кирна выкопала Данике из его убежища и хорошенько встряхнула. Когда эта мера не подействовала, девица хлестнула дока по лицу.
– Да очнись ты! – рявкнула она, брызжа слюной. – Доставай свой чудо-кастет, а то все здесь ляжем!
В конце концов глаза Данике прояснились, он вцепился блондинке в руку и часто закивал:
– Я… я все сделаю.
– Прикроешь нас. – Кирна разжала кулак, и док шмякнулся затылком об аптечку.
Девица змеей скользнула вперед и утонула в пронзительном свете прожекторов. Вслед за Кирной поспешил, судя по массивности очертаний, Грюн. К доку подполз Валехо.
– Жив, – удовлетворенно произнес он. – Еще кто?
– А? Да… я… Только что ушли Кирна с Грюном, – голос дрожал, Данике прокашлялся и уже тверже продолжил: – Остальных не видал.
– Ну, Владилена я отправил вытаскивать из трейлера Элейн с Декстером. Если есть чего вытаскивать. Да какой-токриворукий балбеснасилует наш пулемет. – Николас утерся ладонью, размазав по лицу пот и пыль. – Эта твоя штука еще работает?
– Не знаю, – виновато шепнул док (повсюду грохотало, кто-то орал, поэтому Валехо просто угадал сказанное).
– Выхода нет, попробуй. А япроверю, кто тут шмаляетнаправо-налево.
Инженер уже развернулся, когда его настиг истеричный вопль Данике:
– Фрай все подстроил!
– Не важно. Потом, – отмахнулся Валехо.
Док остался в жутком одиночестве. Он вынул лучемет и пополз. Залегши за валуном, Данике нацелил оружие чуть ниже размытого светового пятна, вдохнул, зажмурился и выстрелил. Стало темно. Когда док открыл глаза, он увидел поле боя, как на ладони: два громоздких БТРа, по центру и слева, крадущиеся фигурки солдат. Справа люди бессмысленно топтались, словно в нерешительности, у оплавленной вмятины в земле. Там раньше находился сбитый Данике прожектор…
По пещере опять выпустили несколько снарядов из пушки – выстрелы вспыхивали в жерле, выделяя кроваво-красным турель и бросая яркие блики на угловатое рыло бронетранспортера. Док навел на машину дуло кастета, розовый луч ударил в колесо, прорезал лобовую броню и заткнул черное отверстие орудия. На сей раз цель не исчезла – загорелась. Впрочем, этого было вполне достаточно.
А сразу после на голову Данике рухнул сколовшийся кусок свода, и он уже не почувствовал запорошивших спину мелких камушков.
**
Я вспомнила об аурах, которые не спрячутся ни в темноте, ни в пылевом или дымном облаке, едва подняла голову после обстрела. Все цыгане были живы. Справа от входа стоял остов экскаватора – Аксель притаился в ковше. Кирна с Грюном мелькали слева, за времянками рабочих. В трейлере копошились Владилен и Декстер, освобождая из-под завалов Элейн с ребенком. Данике по-крабьи раскорячился за грудой камней, а Николас, низко пригибаясь, бежал ко мне. Снаружи сновали мутноватые цветовые силуэты грусских.