Почти весь свежий номер газеты «Аргументированные факты» был посвящен политике. Владилен наискось пробежал несколько статей, в которых одни крикливые горлопаны восхваляли непреклонный характер гроссийского президента, дающего решительный отпор лармериканской гегемонии, другие — беззубо журили правительство за рост коммунальных тарифов и цен на продукты. Открыв посвященный войне на Умбраине разворот, напичканный фотографиями погибших в стычках противоборствующих сторон мирных умбраинцев, лесник возмущенно сунул в печь ура-патриотическую писанину. «Мир обезумел, — мысленно огорчился Владилен. — Стальнина на них нет…»
Да, что-нибудь в таком духе сморозил бы сейчас его покойный дед. Чем конкретно помог бы Виосиф Иссарионович в столь напряженной ситуации, сам Владилен представлял слабо.
Другие издания не развеяли, а только усугубили мрачное настроение. К одной из заметок прилагалось бравурное десантников в береточках и полосатых тельняшках, снявшихся на фоне здоровенного, страшного как бес, боевого робота. На человекообразную машину тоже умудрились натянуть тельняшку, неохватные плечи обернули гроссийским триколором.
Достойным завершением и так уже испорченного дня стала замолчавшая рация. Вероятно, сосед либо завалился спать пораньше, либо отлучился по делам, а может, вообще заночевал в лесу.
Владилен достал из погреба банку соленых огурцов и копченый сыр. Он решил напиться. С неодобрением повертев в руках бутыль «Жутинки», с этикетки которой то ли на Владилена, то ли в светлое будущее излишне оптимистично смотрел гроссийский президент, лесник убрал бутылку в сервант. Ей на смену он бережно извлек из тумбочки трехлитровую банку прозрачного самогона. Еще четыре таких же призывно подмигивали яркими бликами из-за стопки соболиных шкурок, которые Владилен на прошлой неделе не успел сдать перекупщику.
Жидкость с отдающим осенней грустью пряным ароматом разлилась по жилам приятным теплом. В какой-то момент пол под ногами лесника закачался, но, как опытный потребитель крепкого спиртного, он не придал этому особого значения. Банка опустела гораздо быстрее, чем ожидалось, но лесник не нашел в себе сил продолжать посиделки.
Утро поприветствовало Владилена гадкой ломотой в теле и плотными пепельно-серыми облаками, задевавшими верхушки сосен. С недоумением оглядывал он изломанные деревья. На поленнице в осколках шифера обнаружился труп жирного бурундука. Рация не работала. Но Владилен предпочел нудному кропотливому ремонту необременительную прогулку в Краснознаменск, районный центр, расположенный километрах в восемнадцати от его избушки. К тому же утренний воздух наверняка разгонит нечаянное похмелье (себе лесник готовил исключительно высококачественный продукт, поэтому столь тяжкое пробуждение оказалось для него непривычным).
Краснознаменск пустовал. Нет, здесь никогда не было особо людно, но сейчас он напоминал город-призрак из лармериканских вестернов: выбитые окна, поваленный на бок пивной ларек, следы панического бегства. «Уж не ураган ли так напугал жителей?» — глупое, но закономерное предположение напрашивалось само собой.
Ответы не заставили себя ждать. Углубившись в покинутый Краснознаменск, Владилен увидел в расплескавшемся пожарном пруду самолет — огромный, с нелепым, тупоугольной формы, рылом, черный как мазут. Внутри он еще тлел. Одно крыло оторвалось и валялось в стороне, раздавив корпус местного детсада. Владилен проходил срочную службу в мотострелковых войсках, но и ежу было ясно: самолет военный, причем из новой серии Бо-300.
Потоптавшись недолго вокруг, боязливо заглянув в мертвые недра машины, лесник со всех ног бросился к зданию горадминистрации. Хотя вернее сказать: торопливо зашагал — ломота в теле не только не исчезла, но усилилась, а ведь Владилен слыл великолепным ходоком, не знавшим устали. Страшные догадки теснились в голове, понуждая, вопреки изнурению, двигаться быстрее.
Вот и трехэтажный кирпичный дом, место работы председателя и сонма чиновников рангом поменьше. В палисаднике под немыслимыми углами застыло несколько иномарок. Папки с казенной надписью «Дело №…» на обложках громоздились в луже у крыльца. На доске объявлений криво висели набранные крупным шрифтом плакаты, предписывающие населению в виду угрозы атомной бомбардировки прибыть в гражданское убежище 412 в ста пятнадцати километрах, под селом Зайчанским. Владилен тоскливо вздохнул и присел на бетонные ступени, машинально подложив под зад папку посуше. О нем просто-напросто забыли в суматохе, а, судя по датам на воззваниях, он, в довершение, умудрился проспать и начало, и, скорее всего, конец войны.
Для очистки совести лесник попытался завести парочку брошенных автомобилей, но быстро убедился в бесполезности этого занятия. Оставалась слабая надежда переждать бедствие в избушке. В конце концов, места здесь глухие и, возможно, радиация обойдет их стороной так же, как раньше обходило вниманием гроссийское правительство. Конечно же, тяжесть в ногах — от долгой прогулки и скверного самогона, а не… Владилен тряхнул головой, точно налитой свинцом, и зашаркал к зеленеющему за окраинами Краснознаменска лесу.
Обратный путь занял остаток дня, лишь около полуночи лесничий в изнеможении плюхнулся на свою крепкую дубовую кровать. Несмотря на сокрушительную усталость, сковавшую тело, кушать не хотелось. Владилен заставил себя доесть полбуханки черного хлеба, глотнул из стоящего у изголовья бидона и провалился в тревожный, без сновидений, сон.
Разбудила лесника струйка воды, стекающая на пылающий лоб. Похоже, во время позавчерашнего «урагана» пробило крышу. Кряхтя и матерясь сквозь зубы, Владилен кое-как передвинул свое ложе. Взгляд его случайно упал на маленькое запыленное оконце. Увиденное побудило лесничего прервать борьбу с кроватью и выбежать на крыльцо.
Лес, наполненный шелестом ливня, мерцал иссиня-фиолетовым. Светилось низкое небо, вздрагивающая под ударами капель листва, подлесок, устланная хвоей земля, светился даже владиленовский колун, по рассеянности забытый в полене у дровяного сарая. Зловещее потустороннее зрелище завораживало и означало конец всему.
«Теперь землю наследуют крысы, тараканы и феи», — отстраненно подумал Владилен, выплюнул во влажную траву зуб и, пошатываясь, воротился в дом. Четыре банки самогона оказались там же, где он их оставил, застывшие в безмолвном ожидании. Предпочитая смерть от алкогольного отравления всем прочим ее видам, лесник выстроил банки в рядок на столе, полюбовался игрой отражений на стеклянных боках и методично принялся вливать в себя терпкую жидкость.
**
Затхлый запах пощекотал ноздри, Владилен чихнул и повернулся на другой бок. Откуда-то издалека доносились голоса.
— Вот, извольте, милсдарь, взглянуть, что принес народу большевизмъ, — бархатистый приятный бас говорящего убаюкивал, но Владилен прислушался, борясь со сном. — Вы, несомненно, изрядная сволочь, но должны же понимать: царь в своей стране есть хозяин в доме. Вот станете вы, простите, срать в собственную кровать? Не будете, верно. А коммунист, он как мышь в амбаре: пока пшено родится — живет, а как прекратится — кучу навалит да дальше пойдет. Он, батенька, везде в гостях. Президенты всякие да парламенты ничуть не лучше — ворье ворьем. Знаете ли, у родимой матери украсть способны, а царь воровать не может — себя-то любимого не обворуешь.
Пространная тирада завершилась приятным звоном питейных принадлежностей.
— Все ты, генерал, с больной головы на здоровую валишь, — возражал резкий дребезжащий фальцет, показавшийся Владилену смутно знакомым. — Есть коммунисты, а есть редиски — снаружи красные, внутри белые. Ты вот про царя своего ноешь, а в толк не возьмешь: не коммунисты страну погубили, а буржуины навроде тебя. И окружающая разруха — их рук дело. По-твоему, Стальнин Гроссию разворовал? Ильич? Нет! Всем буржуйским миром душили ее, матушку, натравили Тиглера, а в итоге вот — бомбами ядовитыми закидали. Ну теперь-то пролетариат гроссийский сплотится и перестреляет капиталюг поганых. Да ты рожу-то не криви, генерал, тебе чего бояться? Тебя-то уже давно того…