— Революция легко находит сторонников среди бедных народов, возьми русских или китайцев.
— В Индии нищих хватает.
— Вот именно, нищих… Они слишком слабы, чтобы поднять не только винтовку, но и камень… Индийцы гордятся своим бессилием. Подумай, нас четыреста миллионов. Сколько раз нашу страну захватывали, а мы завоевателей вбирали в себя и продолжали оставаться собой. Нет, здесь еще долго будет спокойно…
Из парка доносился треск, гирляндами искр сыпались взрывающиеся в воздухе ракеты. Свист взлетающих фейерверков раздражал Иштвана, напоминал войну.
— Пойдем, — предложил он, отставив рюмку, — надо посмотреть иллюминацию.
— Оставь меня в покое, — отмахнулся раджа. — Иди один. Я хорошо знаю, что там покажут, сам подписывал счет.
Кхатерпалья сидел, положив голову на ладони, с ногами на кресле, напоминая избалованного ребенка, которого вовремя не уложили спать и сейчас он обижен на весь мир.
Тереи остановился в дверях. Его поразила глубокая темнота, были выключены кабели, погасли прожекторы и венки разноцветных лампочек. Гости, собравшись в группы, стояли с задранными вверх головами и смотрели на то, что происходило в небе. Там скрещивались сверкающие ленты, дуги зелени, словно кто-то подбросил вверх перстень с изумрудами, расцветали хризантемы огней и мягко стекали вниз. Затем ввысь поднимались тяжелые от золота звезды, восхищавшие взор, а огненные цветы незаметно тускнели и гасли, поглощенные ночью.
Окруженный веревкой газон, где раньше были выставлены свадебные подарки, захватил китаец, пиротехник. Два его помощника вбивали в траву бамбуковые палки с наконечниками, в которых пока еще дремали чудесные силы. Мастер волшебной палочкой, заканчивающейся красным огоньком, заставлял запальные шнуры искриться. В пронзительном свисте, от которого мурашки пробегали по коже, снаряды, полные звезд, взлетали в небо, распоротое разноцветными молниями.
Иштван курил сигарету, прислонившись к стене.
Теплая ладонь коснулась его спины, он был уверен, что это раджа решил выйти к гостям. Тереи следил за поднимающейся звездой, когда почувствовал знакомый запах духов. Он резко повернулся, за ним стояла Грейс.
— Еще несколько часов, Иштван, и я перестану быть собой, — тихо пожаловалась она. — Он купил меня как домашнюю утварь. Никто не спрашивал моего мнения, мне просто сообщили, что так должно быть.
— Ведь ты еще год назад знала, чего он добивается.
— Я не думала, что это случится так скоро. Теперь я стану только индуской, — сказала она с непонятной ему горечью.
— В тебе прорезалась англичанка, — он погладил ее руку, пальцы сжались сами.
— Англичанка во мне умирает, — прошептала она.
— Ты сама этого хотела…
— Я хотела быть с тобой, только с тобой.
Капли мерцающих отблесков стекали по ее лицу, зажигались искрами в зрачках. Его вдруг охватила грусть, что она от него ускользает, становится недоступной, отгороженной супружеством, бдительностью увеличивающейся семьи, слежкой слуг.
— Ведь ты же не могла выйти за меня.
— Ты никогда не говорил о женитьбе, даже в шутку. Грейс схватила его за руку с неожиданной силой.
— Тебе ничего не говорили о предопределении? — спросила она.
— Очень удобно все свалить на судьбу.
— А я тебе докажу, что она существует. Пошли. Будь и ты смелым, как я.
Иштван молчал, испытывая нежность к девушке. Вероятно, она это почувствовала, потому что медленно повернулась и пошла скрытая темнотой, через холл к лестнице, ведущей вглубь дома.
Он следовал за ней. Грейс была уже по другую сторону большого зала, где в кресле с подобранными ногами дремал раджа. Иштван вспомнил его хвастовство, он снова почувствовал глухую неприязнь. Грейс стояла уже на лестнице, облокотившись одной рукой на перила, она звала его. Белая сумочка, которая висела у нее на руке, покачивалась как маятник, измеряя время. Иштван решительным шагом пересек зал и обнял девушку. По лестнице они поднимались вместе, словно все уже было заранее решено.
Дом опустел, гости и слуги высыпали в парк посмотреть на пиротехнические чудеса. Глухое эхо отражало грохот взрывающихся ракет. Молодые люди шли быстро, не разговаривая.
Наконец Грейс остановилась у темных дверей.
— Куда ты меня ведешь?
— Сюда, — сказала она, наклонившись, чтобы отыскать ключ в сумочке.
Внутри горела только одна лампа, похожая на цветок, стоящий на высоком стебле. На столах и диванах возвышались коробки, искусно перевязанные лентами, кипы сложенного белья — приданое невесты и шелковые сари лежали на полу.