Когда она откинула голову и певуче застонала, его подхватила волна беспредельного наслаждения, он, он, извлек из нее этот звук, словно напрягши струну до предела, до границы, за которой грозит катастрофа, обрыв, вселенское безмолвие.
Утомясь, они отдыхали, он поглаживал ее груди, кончиком языка пробовал на вкус плечо, оно было солоноватое, словно Маргит только была в море.
— Ты думаешь, стоит меня потрепать рукой, поцеловать, приласкать, и я обо всех тревогах позабуду, — пробормотала она обидчиво и томно. — И ты прав. Забываю, но только на миг, пока наполняюсь, пока утоляюсь тобой. А потом эта тревога возвращается и тем сильней, оттого что я понимаю, что могу утратить. Иштван, Иштван, я мечтаю спокойно заснуть рядом с тобой, пусть даже это будет последний непробудный сон.
Притихший, он поглаживал ее с чувством беспредельной пустоты, не отыскивалось ни единого слова утешения, которое не звучало бы фальшиво. Со всех сторон подступало отчаяние.
Солнце до половины провалилось в море, растеклось, поджигая горизонт.
Прижавшись, друг к другу, откинув порозовевший от закатного зарева полог сетки, они проводили последний краешек солнца, тот погрузился, и сразу сгустились сумерки. А в глазах еще кишели радужные звонкие пятнышки, и во внезапно наступившей темноте они отыскали друг друга легким прикосновением, как слепые.
— Хорошо мне с тобой, — подложила она ему руку под голову, побаюкала. — Очень хорошо.
«Войти в биение его крови, укрепиться в его памяти. Я должна быть очень нежна с ним. Если когда-нибудь мне предстоит потерять его, я останусь в нем. Он поймет, что я его любила. Можно иметь жену, брать женщину за женщиной и не встретить любви, не испытать этого огромного чувства преданности, соединения. Ведь просыпалась же я рядом с другими мужчинами, — думала она с тревожной ясностью, — и хорошо мне с ними было, но ни один не дал того, что он. Если он посягнет на другую, ему придется отрекаться от меня, сравнивать со мной, помнить, помнить». Думала, но, ни слова не произнесла, боясь, что ранит его, что он не так поймет, остро переживала свою беспомощность и только ластилась, терлась щекой о его грудь. А он, вырываемый из мыслей, отвечая на зов, целовал ее глаза, словно она только что вернулась из дальнего странствия, словно, истосковавшийся, он обрел ее после долгой-долгой разлуки.
— Сааб. Сааб, — хлопнул в ладоши Дэниэл, появившийся у лестницы на веранде. — Пришел чарпаши с почты;
«Как он догадывается, что нельзя входить? — с уважением подумал Тереи. — Это интуиция или скромность? Или всего-навсего добротная английская дрессировка?»
Он высвободился из объятий Маргит, ее руки нехотя опали, легли, как сорванные лианы, лишенные не только опоры, но и смысла существования. Нашарил мелочь в кармане брюк, висящих в шкафу, накинул халат и босиком вышел на веранду.
— Дай сюда.
Мальчик поднялся по лестнице, низко поклонился и положил телеграмму на перила. «Из самой низшей касты, верит, что даже европейца может осквернить его прикосновение», — подумал Иштван.
Он развернул жесткий бланк и, повернувшись спиной к умирающему закату, с трудом прочел; «ИШТВАН ТЕРЕИ ТЧК КОЧИН ТЧК ОТЕЛЬ ФЛОРИДА ТЧК НЕОБХОДИМ СРОЧНЫЙ ПРИЕЗД ДЕЛИ ТЧК ВАЖНОЕ ЛИЧНОЕ ДЕЛО ТЧК ФЕРЕНЦ».
Он вернулся к Маргит, включил свет и подал ей телеграмму. Через ее плечо еще раз перечел текст, раздумывая, что такое могло приключиться.
— Поедешь? — спросила она, словно ожидая, что он скажет «нет».
— Я должен. Я пока еще сотрудник посольства.
— Ты со мной на самом кончике Индии и сейчас мог бы сказать: «И с места не сдвинусь, поеду недели через две, чтобы покончить с делами. Чтобы сказать им „всего хорошего“, если они заслуживают такой любезности».
— Ты забываешь, что я всего-навсего в отпуску, мне подобает вернуться.
— Мне тебя ждать здесь? Он молчал, опустив голову.
— И как долго прикажешь маяться здесь одной? — тихо договорила она. — Или ты предпочел бы, чтобы я поехала с тобой?
— Да, — оживился он. — Конечно, мы едем вместе.
— Придется мне провожать тебя до конца, — его поразил чуждый, неприязненный тон этих слов.
— Что ты имеешь в виду?
— А если они надумали отослать тебя в Венгрию? Тревога морозом дохнула ему в лицо.
— Нет. Они бы с радостью объявили мне об этом, — поджал он губы. — Расщедрились бы для товарища на пинок под зад.
— Позвони на всякий случай. Потребуй, чтобы объяснили подробней.
Он торопливо оделся. И не успел машину завести, как Маргит оказалась рядом, полностью владеющая собой, готовая помочь советом и делом.