Подойдя к скамейке, он у самой двери увидел прибитые к стене друг над другом две таблички. На верхней крупными черными буквами было написано «ОТДЕЛ ТРАВМАТОЛОГИИ И ХИРУРГИИ», на нижней, буквами помельче — «Зав. отд. хирург Фарзани Фарид Гасанович». Дверь в кабинет доктора Фарзани была открыта.
Как ни измучен был Нувариш Карабахлы, как ни хотелось ему присесть, однако он не стал садиться на скамейку у двери. Казалось, если он сейчас сядет, то уже никогда не сможет подняться. Он осторожно заглянул через открытую дверь в кабинет: стол, два старых стула, диван, сейф, холодильник, старый телевизор, электрический чайник, умывальник… Он достал из кармана сигареты, но опять не решился закурить. Все сильней ощущая подступающую тошноту, он двинулся в сторону окна и, еще не дойдя до него, увидел, что и в другую сторону от операционной тянется такой же длинный коридор. В отличие от этого, пустого, у входа в который находился кабинет доктора Фарзани, там было множество окон, и выстроившиеся вдоль коридора голубоватые двери палат смотрели в мутные, пепельного цвета окна.
У одного из окон, опираясь на костыли, курил парень с загипсованной ногой. Возле открытой двери дальней палаты стояла пожилая женщина с перевязанной рукой. Кроме этих двоих, в коридоре не было ни души.
Нувариш Карабахлы закурил сигарету, которую все это время держал в руке, но при первой же затяжке в глазах у него потемнело. Испугавшись, что сейчас упадет, он, держась за стенку, доплелся до скамейки и долго сидел там, пока пелена, застилавшая ему глаза, постепенно не рассеялась.
Пелена не беспокоила Нувариша Карабахлы. Он привык к ней.
Сейчас он был больше всего озабочен тем, как сообщить о случившемся жене Садая Садыглы — Азаде ханум.
Нувариш часто бывал в доме Садая Садыглы. И знал, где работает его жена. Азада ханум, наверное, еще на работе. Но в эту минуту встать и отправиться на работу к Азаде ханум было для Нувариша делом почти невозможным. Он еще не обдумал, как расскажет ей обо всем. Самое лучшее было остаться здесь и дождаться конца операции. Потом, когда операция закончится, раны Садая будут перевязаны и сознание вернется к нему, куда легче будет рассказать Азаде ханум о случившемся. (Он забыл, что сегодня воскресенье и ее нет на работе.)
Нувариш Карабахлы был трижды женат, но в этот вечер во всем городе его никто не ждал.
Первую попытку создать семью он предпринял лет в девятнадцать-двадцать: просто посадил возлюбленную в такси и без обручения, без свадьбы, без приданого увез ее в отчий дом. Ладно бы без свадьбы, но мать Нувариша никак не могла простить невестке, что пришла она в дом мужа без приданого. После полутора месяцев войны со свекровью девушка собрала вещи и вышла на улицу, чтобы больше никогда не возвращаться.
Тогда же, в молодости, когда он в театре еще выходил только в эпизодических ролях, одному из старейших работников театра «улучшили жилищные условия», а его полуподвальную сырую квартиру на Монтине[7] отдали Нуваришу, там он всего девять месяцев прожил со своей второй женой, которая скончалась от рака легких. Третья жена Нувариша Карабахлы, Джульетта, была состарившейся в девичестве тридцатишестилетней дочерью одного из именитых актеров театра. Лет пять у них не было детей. Потом родился сын. Но однажды, когда младенцу не было еще и трех месяцев, во время ночного кормления Джульетта крепко заснула, а проснувшись, обнаружила посиневшее тело ребенка, задохнувшегося между ее грудей. Джульетта не могла себе этого простить, умерший ребенок не умолкал, плакал, просил молока. И мать перестала есть, пить, спать. Бедняжка и десяти дней не прожила после смерти ребенка. Исхудала, как щепка, сгорела, как свеча, и исчезла, словно тень — будто никогда ее и не было.
Теперь, уже более десяти лет, у Нувариша была хорошая двухкомнатная квартира в центре города. До февраля этого года он вел в ней хоть и одинокую, но, по сравнению с нынешней, спокойную, может быть, даже слишком счастливую и привольную жизнь. И вот она насмешка судьбы — теперь Нувариш Карабахлы старался попадать в свою квартиру лишь по ночам, да и то потому, что больше некуда было деться. В собственном доме он не знал ни минуты покоя, ни сна, ни отдыха. А причина была в том, что один из работников Баксовета, занимающий незначительную, но очень денежную должность — здоровенный пузатый верзила — захватил квартиру старой работницы театра, гардеробщицы Греты Сарикисовны Минасовой, получившей ее в один день с Нуваришем по соседству, на последнем, десятом этаже их дома, и устроил там самый настоящий бордель. За стеной целыми днями стояли шум и грохот. Животный смех и вскрики старых опытных проституток и еще молоденьких девушек, только вступающих в профессию, их подлинные или притворные стоны наслаждения сводили с ума, не давали артисту покоя днем, мешали спать по ночам.