— Ишь ты! Расскажи ему! Что же тебе рассказать? Разве как меня волки кружили на Шуму или как на солонцах зверя караулил?
— Что хочешь, то и рассказывай. Давай хоть про волков.
— Нет, — перебил меня Алексей, — это не к месту, лучше расскажу, как я с братаном рыбу лучил.
Он помолчал немного и вдруг ни с того ни с сего сказал:
— Вчера на заводе новую бревнотаску пустили. Здорово получается. Как зацепит сутунок, вот такой, и прет — только цепи дрожат. Понимаешь, силища какая. А рабочему только всего и делов что цепь на сутунок накинуть да ломиком на ролик его повернуть. Люблю такие штучки. Вот еще штабелер где бы достать! Рассказывал про него Василий Степанович — славная придумана машина.
Мне захотелось немного поддразнить Алексея:
— Да ты же работаешь не на штабелевке, Алеша, что тебя штабелер так интересует?
Алексей быстро повернулся ко мне и даже всплеснул руками:
— Не пойму я тебя, как ты рассуждаешь! Удивительно мне. Верно, не на штабелевке я работаю. Так, по-твоему, что же: мне до всего завода и дела нет? Воткнулся носом в свое, что возле тебя или что тебе задано, а кругом хоть трава не расти? Видишь, ежели бы так, то я и на завод поступать бы не стал, все бы еще по тайге с ружьишком шатался. Как ни говори, фамильная это у нас привычка, — может, десять поколений она закреплялась, — по тайге шататься. А я вот пошел на завод. Я не знаю, как у других, а у меня всегда так: без тебя, мол, Алеха, заводу… нет, не то что не прожить, не те слова… а короче — обязательно ты нужен заводу! Почему? Ну… кредо ты часть его обязательная. Вот как каждый палец у меня на руке. О штабелере начали… — Алексей пошевелил растопыренными пальцами. — Вот, допустим, указательный, портной на него наперсток надевает, чтобы не уколоться. И вот, допустим, не надел, проткнул иглой, и разболелся он. Палец один не будет у портного работать или вся рука? По-моему, вся рука. Не станет сразу в ней прежней ловкости. И выходит, не только указательному пальцу наперсток нужен был, а и всей руке. Так и штабелер. Всему заводу нужен, и это вовсе не важно, что я не на штабелевке работаю. Мне до всего дело есть…
Он ворчал до того наставительно и так хмуро сдвинув брови, что я не вытерпел, улыбнулся. Алексей это заметил:
— Смеешься? А ничего смешного в этом нет. Нескладно говорю?
— Да что ты, Алеша! Я тебя прекрасно понял. Правду сказать, и раньше понимал, но хотелось…
— А сейчас тебе не хочется так вот, прямо в одежде, в реке искупаться? — И Алексей слегка приподнялся.
Я подумал: «А ведь, чего доброго, окунет в реку. Хотя и тепло, но…»
— Алеша, мне просто уточнить хотелось… — сказал я примирительно.
— Уточнить? Ну ладно, потом разберемся. Споры с тобой сейчас разводить я не стану. — Он откинулся на спину, хлопнул в ладоши, ловя особенно назойливого комара, и уже добродушно засмеялся: — Почему бы это так? На заводе работаю — вдруг с ружьишком или с сетенкой пробежать ну прямо до смерти захочется, и не ради добычи, а вот просто так… На рыбалку пойду — о заводе мысли все время сверлят меня…
Я молчал, выжидая. Алексей тогда сам завершил:
— По мне, так это одно другому никак не помеха, без этого и я — не я. — И, поколебавшись, добавил: — Хотя, конечно, главное для меня теперь — завод.
Он задумался, повернулся, оперся на локоть и, чуть прищурившись, стал вглядываться в даль, где за излучиной реки виднелись верхушки высоких железных труб лесозавода. Над ними курились легкие дымки, едва различимые на сиреневом фоне вечернего неба. Мимо нас, едва не касаясь грудью воды, проносились вдоль берега, охотясь за комарами, острокрылые ласточки. Трудно было уследить за полетом какой-либо из них в отдельности: так неожиданно меняли они направление. И было удивительно, как они не столкнутся друг с другом.
— Мы о чем с тобой говорили? — словно очнувшись, спросил Алексей. — Не помнишь?
— Ты рассказать мне собирался, как с лучом рыбу ловил.
— А! Точно. По теперешним временам ловля такая уже страшным злодейством считается. Браконьерством. И правильно! Много зазря рыбы ранится. Особо от неумелых рук. Понятно, гибнет потом она. И я, конечно, с острогой теперь не поплыву, увижу у другого — сам вышибу. А тогда об этом как-то не думали…
Он потянулся рукой к песчаной прогалинке и сощипнул кустик богородской травы. Размял в ладони, поднес к лицу:
— Хорошая травка. Люблю в бане обварить ее кипятком, а потом кипятком этим плескать на каменку, пар поддавать.
И опять задумался. Потом заговорил, как всегда подмигнув с лукавинкой: