Он прочитал несколько любовных посланий Беньямина К. и не мог не согласиться с Эрлендом — тут самая настоящая любовь, искренняя и волшебная. Девушке просто повезло с таким возлюбленным. И надо же такому случиться, чтобы в один прекрасный день она растаяла, как роса поутру, и никто больше ее не видел на улицах Рейкьявика. И люди стали говорить, что она утопилась. Счастье мое. Любимая. Как я по тебе соскучился!
Да, любовь в чистейшем виде, подумал Сигурд Оли.
Этакая ли любовь кончается убийством?
В остальном бумаги касались состояния дел в «Магазине Кнудсена», и к исходу четвертого часа Сигурд Оли, откровенно говоря, уже совершенно потерял надежду найти хоть что-нибудь полезное для расследования, как вдруг вытащил из пожелтевшей папки листок бумаги, на котором значилось:
Хёскульд Тораринссон.
Аренда дома на Ямном пригорке.
Получено авансом 8 крон.
Эрленд как раз выходил из посольства, когда зазвонил телефон.
— Я нашел арендатора, — сказал Сигурд Оли. — Похоже на то.
— Чего? — переспросил Эрленд.
— Ну, арендатора нашего дома на холме. Я как раз ухожу из Беньяминова подвала. В жизни не видел такого чудовищного бардака, барахло на барахле и барахлом погоняет. Так я говорю, нашел записочку, в ней сказано, что некто Хёскульд Тораринссон платил за аренду дома на Ямном пригорке.
— Хёскульд?
— Да. Отчество Тораринссон.
— Дата?
— Записочка не датирована. Написана на чеке от «Магазина Кнудсена», на оборотной стороне. Подписано Беньямином. Я еще нашел другие счета, судя по всему, за стройматериалы для дома. Все записано на счет магазина, датированы 1938 годом. Видимо, в это время он начал строить дом или уже строил.
— А в котором году пропала его невеста?
— Погоди, сейчас посмотрю, у меня записано.
Педант наш Сигурд Оли, вот что. Записывает все всегда на совещаниях, я никогда этому не научусь. Шелестит страницами блокнота.
— Нашел, в сороковом году. Весной.
— И значит, до того Беньямин активно строит дом, а после прекращает и сдает в аренду.
— И одного из арендаторов зовут Хёскульд.
— Ты про этого Хёскульда что-нибудь еще нашел?
— Пока что нет. Может, стоит его самого поискать? — спросил Сигурд Оли, надеясь, что поиски Хёскульда дадут ему шанс вырваться из Беньяминова подвала.
— Хёскульдом займусь я, — сказал Эрленд и добавил, чтобы позлить Сигурда Оли: — А ты продолжай копать подвал, я уверен, ты найдешь что-нибудь еще полезное в этой куче барахла. Готов спорить, эта записочка — не единственная. Давай, рой, ищейка!
14
Покинув посольство, Эрленд отправился в больницу, где очень долго сидел в молчании у постели Евы Линд. Все думал, о чем бы с ней поговорить. Представления не имел, о чем. Со дня, когда врач сказал ему, что с дочерью надо разговаривать, Эрленд все пытался выбрать тему, но ни к какому решению так и не смог прийти. И вот настал момент.
Первые несколько попыток начать рассказ успеха не имели. Сначала Эрленд попробовал поговорить про погоду. Не получилось. Потом попробовал рассказать ей, кто такой Сигурд Оли и как он выглядит. Удалось выдавить из себя: мол, выглядит коллега в последнее время несколько уставшим. Но больше про Сигурда Оли ему сказать было нечего. Решил рассказать что-нибудь про Элинборг, но и этот номер не прошел. Тогда Эрленд поведал дочери о невесте Беньямина Кнудсена, которая якобы утопилась в море, и о его любовных посланиях, которые он прочел в подвале.
Добавил, что видел, как у ее кровати сидит ее мама.
На сем темы кончились.
— Что у вас с мамой вообще такое? — спросила его как-то Ева Линд в один из своих визитов. — Почему вы не разговариваете?