Все эти рассказы юноша взял с собой, когда его родители покинули родные края и переехали в город. На самой окраине столицы они наняли в небольшом домике бывшую душевую, какой пользовались в годы войны британские солдаты, и переделали ее в этакую клетушку. Ни на что другое у них не было средств. Городская жизнь пришлась папе не по вкусу, и вскоре у него начались проблемы с сердцем, а там он и умер. Мама тогда продала душевую, переехала с сыном в подвал близ гавани и устроилась работать на рыбзавод. Сын же плохо понимал, чем ему заняться, закончив школу. В университет он поступить не мог — у мамы не было денег. Да и не хотел он особенно туда идти. Устроился разнорабочим. Строил дома. Ловил рыбу в море. А в один прекрасный день увидел объявление, мол, хочешь работать в полиции — так милости просим.
Никаких историй ему больше никто не рассказывал, и те, что он помнил с детства, постепенно выветрились из памяти. Все его родственники сгинули, забытые и зарытые в опустевшей округе на другом конце света. А сам он оказался выброшен на берег, точно щепка после кораблекрушения, в большом городе, где ему нечего было делать. Не столичный он человек. А повернуть назад нельзя, туда нет дороги. А кто он такой тогда? А черт его знает. Но что не выветрилось у него из памяти — это тоска, тоска по другой жизни, и все больше он чувствовал, что некуда ему приткнуться, и что несет его по волнам, как лодку без парусов, и что жить ему тошно, и что последняя ниточка, связывавшая его с прошлым, оборвалась в тот день, когда умерла мама.
Он стал ходить по барам и на танцы. Познакомился в «Веселом хуторе»[52] с одной женщиной. Он и с другими раньше сходился, но прежде все ограничивалось парой недель. А тут вышло иначе, эта была решительнее прочих и быстренько взяла его в оборот. Она много от него требовала, а он все исполнял — просто так, не потому, чтобы особенно хотелось. Все произошло так быстро, что юноша и оглянуться не успел, как уже был мужем и отцом маленькой дочки. Они сняли тесную квартирку. У жены были большие виды на будущее, она четко знала, чего и в какой последовательности они достигнут, все говорила про то, как они заведут еще детей, купят квартиру попросторнее, и все это торопливо, в сильном возбуждении и с непоколебимой уверенностью в завтрашнем дне. Спроси ее, так ничто, положительно ничто не могло помешать воплощению в жизнь всего этого сияющего великолепия. Юноша смотрел на нее и постепенно осознавал, что совсем не знает эту женщину, понятия не имеет, что она за человек.
Они родили еще ребенка, и женщина начала замечать, как ширится пропасть между нею и мужем. Он был рад рождению сына, но в остальном лишь больше мрачнел и мало-помалу стал намекать, что хочет уйти. Долго ли, коротко ли, намек был замечен. Она сразу же спросила, есть ли у него другая, он же лишь посмотрел на нее непонимающим взглядом. Что за вопрос? Никогда ничего такого не хотел. Но должна же быть другая, воскликнула она. Нет, ответил он, дело вовсе не в этом, и стал излагать ей, что у него на душе, что за жизнь происходит у него внутри и как он вообще смотрит на все. Она отказалась даже слушать. Она родила с ним двоих детей, и он попросту не смеет, слышите, не смеет затевать с ней какие-то глупые беседы о том, чтобы уйти. Он не смеет от нее уходить. Он не смеет уходить от них. От своих детей.
52