Вьюшков вконец забегался, даже прихрамывать и задыхаться начал, а дела между тем в Травном шли так себе — ферма больше других отставала с уборкой. Однажды Вьюшков прокричал в телефонную трубку сумасшедшим голосом: «Шесть свиней подохло!..».
Лаптев выехал в Травное.
Все во Вьюшкове раздражало его: неуемное многословие, болезненная суетливость, страшная неряшливость и особенно ему надоело слышать, что сегодня он не успел пообедать, вчера недоспал, а позавчера ухайдакался так, что еле-еле доплелся до дому…
— Что же мне делать? — спросил он у Лаптева.
— Подайте заявление об увольнении. Думается мне, что вам лучше будет поработать шофером.
Иван Ефимович опять почувствовал жалость к этому неврастеничному человеку…
Управляющим фермой стала Татьяна Максимовна Нарбутовских. Когда Лаптев сказал Вьюшкову, чтобы передал дела ей, тот поглядел удивленно и непонятно усмехнулся. Усмешка озлобила Ивана Ефимовича, и он, уже не чувствуя к Вьюшкову никакой жалости, подумал: «Видать, уверен в своем превосходстве».
Сама Татьяна Максимовна в ответ на предложение быть управляющим произнесла с улыбкой:
— Надо же! — помолчала и вдруг, просветлев, добавила: — А что — и пойду!
Лаптев нередко видел перед собой ее насмешливые, искрящиеся глаза, ничего более, только глаза… Изумлялся этому, говоря самому себе, не часто ли он наезжает в Травное, не часто ли беседует с новым управляющим. Кажется, и люди начинают что-то подозревать. Усмехался: вот еще чего ему не хватало, седому, лысому…
Вьюшков, став шофером, работал за двоих, старый грузовичок блестел как новенький. Наблюдая за ним, Иван Ефимович думал: иногда люди подобны мухам, бьются о стекло, не видя открытой форточки — настоящего места в жизни.
Всего неприятнее — чувство ожидания; Лаптев не любил ждать, особенно тогда, когда впереди одна неясность, неопределенность — то ли да, то ли нет. А дни его директорства были полны бесконечными ожиданиями, ожиданиями конца перестроек. Быстрого конца вроде бы не предвиделось, и он понимал, что это чувство у него уже перерастает в нетерпеливость, а нетерпеливость смыкается со слабостью, она почти то же, что и слабость. Сознание же этой слабости усиливало неприятность ожидания.
После хлебоуборки заменили еще двух управляющих, один подал заявление сам, другого сняли. Оба — утюмовские винтики.
Все складывалось благоприятно: почти везде на руководящих должностях в совхозе были дельные люди, и Лаптев радовался этому. Он сразу почувствовал облегчение, как будто бы половину служебных обязанностей сбросил с себя. Теперь у него бывали минуты, когда он, сидя в кабинете, мог спокойно посмотреть газеты и о чем-то неторопливо подумать. В одну из таких минут он, позвонив в Травное, начал давать Нарбутовских советы, которые страшно любил Вьюшков, — все-таки Татьяна Максимовна молодой управляющий и совет не будет ей помехой.
— Да разберемся, разберемся, — недовольно отозвалась Татьяна Максимовна и засмеялась, поняв, что недовольство тут ни к чему.
Как-то сказал Лаптеву директор соседнего совхоза, с которым соревновались новоселовцы:
— По легкому пути идешь, Иван Ефимович! Что делаешь? Собираешь отовсюду лучших специалистов, лучшие кадры, мозговой центр создаешь.
Мозговой центр, придумает же! И что значит, собираешь отовсюду? Управляющими он назначил своих же совхозников.
Директор говорил дружески, вроде бы даже шутливо. Во всяком случае, хотел показать, что шутливо: я, дескать, понимаю, солидарен с тобой, молодец-мошенник! Но это больше всего оскорбляло Ивана Ефимовича.
У Лаптева были хорошие помощники. Такого, как Мухтаров, не надо учить и воспитывать; тих, незаметен вроде бы, а все агрономы и управляющие с почтением к нему. Не ругается, а лишь качает головой: «Ай, я-яй, а еще называешься управляющим, ты же там хозяин!»
Во время уборки хлебов Лаптев выезжал в область на совещание. Вернулся в совхоз, и Мухтаров ему говорит:
— Комбайнеры жаловались: не вовремя доставляют горячую пищу. Я проверил. Теперь доставляют вовремя. Теперь комбайнеры, трактористы и шоферы завтракают, обедают и ужинают бесплатно.
— Как, как?
— Им дают пищу бесплатно. Сколько хочешь, столько кушай. — Поднял на Лаптева темные, колючие глаза. — Жаловались комбайнеры. И я решил… выдавать пищу бесплатно. Супы, котлеты, компоты, хлеб — все, даже мед, масло и яйца даем бесплатно. Затраты эти будут покрываться за счет фонда директора. До конца уборки осталось дня два-три, пусть кушают на здоровье! Не так уж много средств пойдет!
Конечно, Мухтаров не должен был делать все это без ведома директора, и он чувствовал, что переборщил и, видимо, потому смущенно вздыхал.
— Бесплатно кормите и того очковтирателя-плотника?.. Ну того, который расходовал на каждый полевой домик по четыре кубометра теса? Его на период уборки шофером поставили.
— О нем вчера Нарбутовских звонила. Сказала: «Забирайте его, я не буду этого человека держать у себя ни минуты». Татьяна скажет, как отрубит. Сильная женщина. Раньше, когда свинаркой была, дерзила, а сейчас нет… Вызовешь, в минуту придет.
— Минута в минуту…
— Да! Слов немного, — хорошо. На четвертой ферме было чэпэ. Там комбайнер вышел пьяный на работу. Не допустили, конечно. Я сказал, чтобы у него высчитали за бесплатные завтраки, обеды и ужины. Я знаю, я не имел права… фонд директора…
Зря он оправдывался. Это нововведение понравилось Лаптеву; пускай механизаторы питаются бесплатно и в посевную, и в уборочную.
Осенью Мухтаров ездил в отпуск на Алтай и купил там несколько десятков породистых хряков, сообщив Лаптеву об этом, как о деле уже решенном. Сумма значительная, и Мухтаров не зоотехник, за животноводство вроде бы прямой ответственности не несет, но Иван Ефимович и тут не сказал ничего против, только попросил:
— В другой раз позвоните или пошлите телеграмму. На всякий случай… Договорились?
Был доволен он и секретарем парткома. Весна многие годы жил в городе. А родился в деревне. И молодость его прошла в деревне. Работал техником на заводе, был секретарем цеховой парторганизации. Дисциплина, закалка рабочая, что надо…
Он же был и секретарем парторганизации в цехе. Только одна щербинка: слишком громкоголосый. На собраниях — ничего, даже хорошо, а в других случаях плоховато: говорит с одним — десять слышат…
Однажды Птицын при Лаптеве и Весне вызвал по телефону кого-то из областного управления сельского хозяйства: «Ты зазнался, дорогой мой. Даже старых друзей забываешь. Скоро я буду в отпуске, тогда поговорим… Как чувствует себя Римма Петровна?.. Готовь армянский коньячок…» Говорил долго и чувствовалось, что его устали слушать, а Птицын все напирал: «Подожди! Я тебе говорю, подожди!..»
— А ведь это болтовня с расчетом, — сказал потом Весна Лаптеву. — «Вот как мы близки к начальству»…
И в другой раз… Птицын, начищенный, наглаженный, говорил Весне слащавым голосом о том, что надо бороться с дурными манерами и неучтивостью новоселовских парней.
Весна с бесстрастным лицом выслушал его и прошумел:
— Да, с такой хреновиной надо кончать…
Эта грубоватая фраза, произнесенная с намерением задеть Птицына, рассмешила Лаптева, и он спросил не без желания оградить секретаря парткома от неприятностей:
— Что у вас за библия?
— План работы моего предшественника. Ловкач! — Весна хохотнул коротко и сердито: — «Начать работу по организации совхозного кабинета политпросвещения». Заметьте, начать! Этот вопрос расчленен на пять пунктов: дескать, смотрите, как мы основательно за дело беремся. Писали два года назад. Все мои старания найти какие-либо следы хотя бы одного из пунктов ничего не дали. А дело это очень нужное. Я читал… в колхозе «Россия» Курганской области давно уже создан кабинет политического просвещения. Отдельный дом из четырех комнат. Библиотека. Штатные работники. У них там больше двадцати школ и кружков по повышению политических и экономических знаний. Учатся и коммунисты и беспартийные. Не только колхозники, но и рабочие и служащие, проживающие на территории колхоза. Хозяйство это самое лучшее в Зауралье. Почему бы и нам не организовать такой кабинет политпросвещения? Я был в райкоме. Там согласны. А потому, — Весна подал Лаптеву лист бумаги, — прошу подписать. Отдайте под кабинет политпросвещения особнячок Утюмова.