Выбрать главу

Этак вот, ежели по справедливости рассудить, никто бы Дарью не осудил, не попрекнул черствостью, коли она побывала бы в том госпитале, повидала Никифора и оставила бы его на чужом попечении. Ни поесть, ни попить, ни на двор сходить сам не может, значит, надо его нянчить, как ребенка, хоть и пенсия ему назначена и своим куском хлеба он обеспечен. Но уж такая Дарья! Привезла Никифора, отскребла и отмыла с него войну, с лица, из глаз, все его горе сняла. Да чтобы не скучал Никифор, пока она на работе, не задумывался, а беспрестанно чуял бы и видел мир, устроила ему постель у окошка. Проходят люди мимо, на машине ли проезжают дорогой, а ни один не забудет шапку снять, поприветствовать. Люди ведь умеют ценить то, что свято хранится!

ВАДИМ МИРОНОВ

ВАГОН ЗАГНАЛИ В САМЫЙ ДАЛЬНИЙ...

Отцу моему Николаю Михайловичу

Вагон загнали в самый дальний,

Поросший лебедой тупик.

Теперь его покой печальный

Не потревожит проводник.

Ему уже в веселом гуле

Не колесить по всей стране.

Как будто трещины от пули,

Сеть паутины на окне.

Лишь ветер от вокзальных зданий

К нему доносит пестрый гам,

И горький дым воспоминаний

Над ним витает по ночам.

А память у него богата...

Он помнит рельсов гул и дрожь,

Мостов чугунные раскаты

И плавное круженье рощ.

Забыть ли, как поют колеса

Ту песню длинную без слов...

И пар — клочками по откосу,

Как будто пена с удилов.

Он помнит бомб кромешный грохот,

Целинной пахоты размах,

И сквозняки крутой эпохи

В его гудели тамбурах.

Да вот, как видно, вышел порох —

Закончен путь у тупика...

Глазок зеленый светофора

Его манит издалека.

И нестерпимо одиноко

Вагону старому, когда

Вновь золотым пунктиром окон

В ночи мелькают поезда.

МЕДВЕДИЦА

В глазах кедрач кружил

                                    и небо плыло,

Вздымались круто впалые бока,

И кровь текла...

Но, напрягая силы,

Она вела сквозь дебри сосунка.

К горячей ране

                       прикипали листья,

И каждый шаг вперед был все трудней.

Но, видно, в звере сила материнства

Была превыше смерти и сильней.

И лишь когда улегся шум погони,

Втянув ноздрями ветер низовой,

В расслабленные лапы, как в ладони,

Она уткнулась тяжкой головой.

Лес бормотал извечное спросонок,

Катилось запоздалое «ку-ку»...

Лохматый несмышленый медвежонок,

Урча, припал к остывшему соску.

ИВАН ЯГАН

ЗНОЙ

Зной молчалив, недвижен и безбрежен.

Ни марева, ни тучки на пути.

И далеко упрятана надежда,

Куда корням уже не дорасти.

Земля горит, черна и безъязыка,

Озера высыхают, как глаза.

Зной неприступен. И ломает пики

Откуда-то пришедшая гроза.

Спрессован зной.

Он властвует надменно.

И сквозь него почти что наугад,

Наискосок в сухие копны сена

Молнии отчаянно летят.

Но нет огня.

Предпламеньем дрожащим

Напряжены и воздух, и колки,

Готовы вспыхнуть высохшие чащи

От прикосновения руки.

Но... ни вздохнуть, ни шевельнуть рукою.

И только мысль в тебе еще жива,

И только пересохшею травою

Еще шуршат какие-то слова.

ПРОБЛЕМЫ, ПОИСКИ, ОТКРЫТИЯ

КИРИЛЛ ШИШОВ

ЭТОТ ГОРОД, ЗНАКОМЫЙ ДО КАМНЯ...

Позволь мне, архитектура,

Подняться ввысь по воздушным ступеням,

Обгладывая палочкой каменные рисунки,

Скрести твои недра, пока не найду человека.

Пабло Неруда

Рис. О. Никитенко

Мы живем в городах подолгу.

Город привычен нам и оттого незаметен, как незаметна мать, и медленное течение времени мешает нам заметить новые морщинки возле ее глаз.