Здесь было пустынно и тихо.
«Не видно бдительного сторожа, Исидора Матвеевича, — подумал Леденев. — Не «бормотушкой» ли пробавляется сей оригинал?»
Он угадал.
Еремеева Юрий Алексеевич нашел в небольшой, заваленной рухлядью каморке, она служила жильем для старика и, по-видимому, «лабораторией» для его сомнительных опытов. Леденев постучал в дверь, услышал неразборчивое бормотание и вошел.
Сторож сидел за ветхим деревянным столом перед трехлитровой банкой с темной жидкостью. Подле стояла большая алюминиевая кружка, ее дед Еремей, кажется, только что опорожнил до половины, и стук в дверь помешал ему расправиться с тем, что Леденев уже определил «бормотушкой». Он заметил, как плескалась, успокаиваясь, поверхность жидкости в кружке, а Исидор Матвеевич медленно вытирал губы тыльной стороной ладони.
— Здравствуйте, Исидор Матвеевич, — приветствовал старика Леденев. — Извините, что побеспокоил.
Воздух в каморке был тяжелым, замешанным на сложных запахах, различались порой мутный дух застарелого нечистого белья, пригоревшей пищи; напоминала о своем присутствии свежая масляная краска, клубился, одолевая все остальное, запах перебродивших дрожжей.
— Доброе утро, молодой человек, — сказал дед Еремей. — Не извиняйтесь, в это время к Исидору Матвеевичу можно входить даже без стука. Садитесь к столу.
— Почему именно в это время? — сказал Юрий Алексеевич, осторожно усаживаясь на табурет, который старик выудил ногой из-под стола.
— Набравшийся ввечеру просыпается рано, — ответствовал Исидор Матвеевич.
Он встал, схватил руками стеклянную банку и наполнил кружку доверху.
— Поутру его мучит жажда, желание пропустить глоток становится нестерпимым, но магазины во власти драконовского закона, а ждать нету мочи. И тогда он вспоминает про Исидора Матвеевича с его знаменитой «бормотушкой» и без стука, я понимаю его состояние и потому прощаю такое хамство, без стука входит к деду Еремею, так они меня называют между собой, я знаю… Пейте, молодой человек, вы сегодня первый, и еще постучали к тому же.
— Разве я похож на человека, который жаждет опохмелиться, Исидор Матвеевич? — улыбнулся Леденев.
— Я не физиономист, молодой человек, но ко мне по утрам приходят только за этим. И потом — «бормотушка» есть зелье особое, ничего общего с опохмеляющими средствами не имеющее, хотя и голову лечит, это точно. Отведайте.
«Придется тебе, Леденев, глотнуть этой отравы, — подумал Юрий Алексеевич, беря кружку в руку. — Утешимся тем, что пьем «бормотушку» в оперативных целях».
Он сделал добрый глоток и отнял кружку ото рта.
— Еще немного, молодой человек, и тогда можете закурить.
— Я не курю.
— Похвально. Обычно эти два порока — вино и табак — идут друг с другом об руку.
Леденев сделал еще глоток. Жидкость была холодной и на вкус приятной. Чувствовалось присутствие каких-то фруктов, ощущалась солодкость и едва различимое присутствие хмеля. Словом, для пития «бормотушка» казалась вполне приемлемой.
— Вы спросили, молодой человек, похожи ли на человека с похмелья, — медленно произнес Исидор Матвеевич, вновь наполняя кружку. — Видите ли, я не всматривался в ваше лицо, я редко всматриваюсь в людские лица, знаю, что лицо — занавес, который закрывает то, что делается в душе человеческой.
— Интересно, — сказал Леденев.
Он ощутил вдруг, как зашумело в голове, а все окружающее стало каким-то неестественно ясным, обострилось зрение, тело стало легким, мышцы напряглись, подобрались.
«Бормотушка», — подумал Юрий Алексеевич, — она, проклятая, действует…»
— Своим визитом вы помешали мне вовремя надеть очки, — продолжал Исидор Матвеевич. — Потому и встретил я вас, можно сказать, незрячим, слепым.
Леденев внимательно посмотрел старику в глаза и ждал, когда тот прикроет их стеклами очков.
Еремеев вдруг глухо заклохтал, и Юрий Алексеевич понял, что старик смеется.
— Вы забавный, молодой человек, — сказал Исидор Матвеевич, — и нравитесь мне, хотя и работаете в милиции.
— Вам не нравятся работники милиции? — быстро спросил Леденев.
— Нет, отчего же, там всякие есть люди. Но я считаю, что человек перенимает к себе в душу то, возле чего он вращается. Вот я много лет при спасателях состою. Значит, и во мне привилась способность приходить к людям на помощь, спасать их, так сказать.
— Особенно по утрам, — заметил, усмехнувшись, Леденев.
— А что вы думаете? Может быть, именно по утрам я и нужен человеку. Итак, приму на душу. С вашего разрешения.