Выбрать главу

— Оленька, а не заняться ли тебе примусочком?

— Не надо, — говорит Валя, — сейчас кончу и сам займусь.

— Пока ты кончишь — чаек уже будет готов, — отвечает Ольга.

— А чаек, как ты помнишь, великую силу имеет, — вторю ей я.

Валентин всю стену утыкал уже крючьями и развесил на них свою амуницию: рюкзак, ботинки, кошки, ледоруб — все висит на страховке. Вот он с ожесточением забивает в трещину еще один титановый клин.

— Этот мертвый, пристегнитесь к нему. На всякий случаи.

— А помнишь, Валька, как было у Гэро?

Забитый намертво крюк Да петля сгнившей веревки — Вот все, что оставил мой друг На месте последней ночевки.

— Потому я их и бью намертво, что он сам-то последнего крюка не оставил.

— А кто это Гэро, он что, погиб? — спрашивает Ольга.

Мы с Валей молча набили кастрюлю льдом. Примус уже гудел у Ольги на коленях. Маковецкий удобно устроился, забрал у нее примус, поставил рядом с собой, на него — кастрюльку. Застраховал и их репшнуром. Все-таки не зря мы его прозвали в шутку «Пахарь!» — все он делает основательно, капитально, бережливо. Чего только не найдешь в его загашниках!

Помню, спустились с пика Ленина, раскрыли уже на леднике его рюкзак и ввосьмером пообедали досыта. А ведь он носил все это на вершину! Тут были и мясные и рыбные консервы, и несколько головок лука и чеснока, и сухари с сахаром, и даже добрый шмат сала. И ответ у него один — а вдруг?.. Действительно, в горах случаются всякие «вдруг».

Так было и с Гэро — не знал он, что вдруг предательский снег имеете с ним сойдет по крутому ледовому склону.

— Вон видишь, Оля, фигурной скобкой вверх смотрит пик Тельмана? Шесть лет назад там, на крутом ледовом гребне, прикрытом мелким снегом, Гэро на спуске поторопился. Дело уже шло к вечеру. Крюк забивать не стал. Он был руководителем восхождения. Троих спустил вниз с верхней страховкой. Пошел последним. И сорвался. А ниже — скалы. Ну, вот со всего маха об них. Ребята удержали… но уже только тело. Так вот и погиб граф Гэро Робертович.

— А почему граф?

— Да, так мы его звали — граф Гэро Робертович. Отец его — известный конструктор — эмигрировал из Италии в двадцатых годах, как мне рассказывали ребята. Талантливый был человек. Автор многих интересных решений. Говорили, что он был графом. Может быть, и не был. Но Гэро мы все равно звали графом. Здоров был — двух-пудовиком играл, именно играл. И добрый. Песни и стихи любил. Да и сам писал. Вот, что написал своей жене:

Я знаю, ты будешь меня упрекать, Что, отпуск ценить не умея, Я еду не в Адлер с тобой отдыхать, А в горы суровые Цея, Что рад променять и покой, и уют Шезлонгов приморского сада На край, где восточные ветры ревут И глухо гремят камнепады, Что снова придется нам спать на камнях, Жевать концентрат всухомятку, Вставать до рассвета и ставить впотьмах Над краем провала палатку… Что, взяв, наконец, Заромаг иль Бжедух Ценой беспредельных усилий, Прочесть на вершине заснеженной вслух Неровные строчки фамилий. И, помня все то, что пришлось испытать: И срыв и ночевок невзгоды, К измятой записке своей приписать Два слова: «Хорошей погоды!» Пусть отдых недолог, пусть дыбится лед Под нами за дымкою мглистой, Прекрасное чувство победы поет В душе у бродяг-альпинистов…

— Похоронили мы Гэро в Пржевальске. И когда возвращаемся с гор — приходим к его могиле. Как с отчетом: что нового сделали, какие хорошие дела совершили. Может быть, это глупо, а может быть, хорошая традиция. И в этот раз после восхождения пойдем к нему «держать ответ за все содеянное», как говорят.

…Сидим, пьем крепкий душистый чай. До чего же он хорош, этот чай, после трудного, нервного дня! Я его люблю пить без сахара, когда он вяжет во рту, как черемуха или недозрелая айва. Тепло сразу разливается по всему телу, постепенно проходит и усталость.

А ночь просто великолепная! Луна из-за наших спин (ее закрывает от нас вершина Джигита) озаряет все вокруг своим зеленоватым светом. Горы, как живые, — постоянная смена освещения создает иллюзию движения этих скальных громад и могучих ледников. И видятся в очертаниях гребней драконы и динозавры, а то и вообще какие-то сказочные чудища. Вдали мерцают иссык-кульские маяки. Сам Иссык-Куль поблескивает вороненой сталью. А звезды совсем рядом, и кажется, что сидишь прямо среди них.