— А кому могло прийти? — проговорил Корда. — И что только рождает таких подонков? На все готов за деньги… И сам ведь так заявил!
— Хорошо, что мы сумели установить, как мотался те два часа Михаил Петрович в поисках лекарства для дочери, — заметил Леденев. — Молодцы твои ребята!
— Но к Коврову мы все же вышли благодаря тебе, Юра, — возразил Алексей Николаевич.
— Послушай, Алексей, может быть, не будем делить лавры, а?
— Не будем, — согласился Корда. — А Крафт все молчит…
— Ну это тебе не Ковров. Ничего, заговорит в Москве. Василий Пименович не зря распорядился отправить Крафта и Коврова к себе. Ребята вышли через «корреспондента» Малахова прямо на Дэйва, теперь ему хана, объявят его «персона нон грата» и вышлют из страны.
— Вот и Семена Гавриловича просят приехать, — сказал Корда.
— Дынец для нас — просто находка, — заметил Юрий Алексеевич. — Здесь Крафт не захотел его признать, может быть, и забыл, хотя вряд ли забудешь такой удар по черепу. Но в Москве свидетельство Семена Гавриловича будет подкреплено документами, в наших архивах наверняка найдется кое-что о тех временах и тогдашней роли Крафта, трудно ему придется, не вырвется.
— Сегодня я отправлю всех спецрейсом в Москву, — сказал начальник горотдела.
— А как же со мной? — спросил Юрий Алексеевич.
— О тебе Бирюков ничего не говорил. Обещал позвонить позднее, велел не отлучаться из отдела.
— Мудрит что-то старик. Ну, хорошо. Это он тебе велел не отлучаться, а я пойду на пляж, искупаюсь да позагораю. Для этого пляжи и существуют. Володю со мной отпустишь?
— Пусть идет.
— Хороший он у тебя парень.
— Но-но, ты мне смотри. Еще сманишь парня к себе.
— Закон диалектики, — засмеялся Леденев. — Молодым везде у нас дорога… Так я буду на пляже.
И этот день в Трубеже был жарким.
Вдоволь поплавав в теплой воде озера, Юрий Алексеевич и Володя Кирюшин выбрались на песок и улеглись рядом, подставив спины небывало ласковому в это лето солнцу.
— Как хорошо, — проговорил Юрий Алексеевич. — Тихо и мирно. Расскажи кому из вон тех, что пекутся на песочке, какие разыгрывались здесь трагедии — ни в жисть не поверят.
— И правильно, — сказал Володя, — пусть не верят, пусть отдыхают спокойно.
— Как вот сейчас мы с тобой, — улыбнулся Леденев.
— Я вот что хотел спросить, Юрий Алексеевич. В отношении убийства Киселева. За что его этот Крафт?
— Ведь как бы то ни было, Володя, а Игорь Киселев питал какие-то чувства к Марине Бойко. Пока мы можем только предполагать, ведь Крафт молчит, можем предполагать, что Бойко заколебалась и имела неосторожность как-то проговориться резиденту. Тот сразу же приказал ее убрать и поручил это Киселеву. Киселев приказ-то выполнил, утопил Марину, а психика у него не выдержала, нервы сдали. Киселев запил, возможно, принялся в пьяном состоянии болтать, короче, стал опасен для Крафта. Тот его и приголубил. Крафт знаток своего дела. Не окажись ты рядом тогда — быть на этом чудесном озере третьему трупу. Спасибо тебе, Володя, еще раз. Будешь в Москве — прямо ко мне. Познакомлю тебя с Верой Васильевной. Она у меня такие пироги печет — пальчики оближешь. Ладно, я, так и быть, использую служебное положение, организую тебе командировку в ближайшее время.
— Ну что вы, Юрий Алексеевич, — смущенно проговорил Володя. — Неловко мне, право…
— Ладно, замётано, парень. Еще разок в воду? А то палит у вас тут безбожно, Прямо-таки южный берег Крыма.
— Знаете, чему я удивляюсь больше всего, — сказал Кирюшин, когда они снова вышли из воды и уселись на песке. — Тому, что вы на этого деда вышли. Без малейшей зацепки, безо всяких улик почувствовали в нем врага. Уму непостижимо! Наш Алексей Николаевич любит с научной точки зрения объяснять любое явление, а тут какая уж наука, тут просто мистика…
— Ну, во-первых, «дедом» Крафта можно назвать с большой натяжкой. Ему едва за пятьдесят, здоров он, как бык. Видал, какие мышцы, когда его обыскивали? Он играл деда и алкоголика, и играл, надо сказать, отлично. А во-вторых, Володя, никакой мистики тут нет. Опыт — да. Он и рождает интуицию. А опыт приучает подмечать при расследовании преступления любую мелочь, любой просчет, допущенный преступником. А просчеты допускают все, в том числе и самые матерые зубры.
— И здесь у Крафта был просчет?
— Нам еще придется повозиться, чтобы узнать, как его зовут на самом деле, — сказал Леденев, — Крафт, видимо, это тоже псевдоним.
— Значит, у него не было ни одной ошибки?
— Почему, не было. Была и у него. Ладно, открою тебе небольшой секретец. Почему я стал подозревать старого, спившегося человека? Во-первых, нечто подспудное во мне говорило, алкоголик он не типичный. Ведь в большинстве своем алкоголики — неинтересные люди. Каков бы ни был интеллект, какой бы ни обладал он в свое время психической силой, алкоголь до противности одинаково разрушает мозг, и жертвы его убоги в своем пошлом однообразии. А дед Еремей был не таков, он был по-своему интересен и где-то переигрывал, бравируя своим пьянством.
— Но это ведь еще не улика, — возразил Володя.
— Верно, — согласился Юрий Алексеевич. — Потом была уже материальная оплошность Крафта. Я спрашивал его, почему он так поступил. Но Крафт молчит. Видимо, ему и самому не по себе от того, что допустил такую оплошность, тем более что его действия непонятны, нелогичны, что ли. Помнишь, пустую банку, которую нашли в том сарае, где обнаружили труп Киселева?
— Помню.
— Так вот. Крафт сказал мне, что передал банку Киселеву, чтоб тот сходил с нею на турбазу за пивом. Значит, на банке должны бы быть следы пальцев обоих. Так?
— Так. Но Крафт мог просто разрешить Киселеву взять банку, и тогда следов его пальцев на банке не будет.
— Молодец, Володя! Совершенно верно подметил. Но уж следы Киселева будут на банке во всяком случае. Я распорядился исследовать поверхность банки. И что же ты думаешь? На банке не было никаких следов вообще!
— Что же это значило?
— Одно из двух. Либо дед Еремей лгал, говоря про историю с банкой и пивом, Киселев к банке не прикасался. Либо он держал ее в руках, но Крафт зачем-то уничтожил все следы. Зачем? Не знаю до сих пор. Но подозрение этим он во мне возбудил. И еще раз он себя выдал, когда я обратил его внимание на Коврова — Умника, вошедшего вместе с инженером Кравченко в буфет Дворца культуры. Правда, в какой-то степени я и сам, что называется, прокололся. Именно с той минуты, видимо, стал догадываться о моем особом интересе к нему Крафт, но я намеренно пошел на такой риск.
— Вызвали огонь на себя, — заметил Володя.
— Ну, не совсем так… — начал Юрий Алексеевич, но договаривать не стал, потому как заметил идущего к ним начальника горотдела.
Они поднялись и ждали, когда Алексей Иванович приблизится к ним.
— Ах, вы, лежебоки, — сказал Корда, — не знаю только, за что вас начальство поощряет…
— Хорошие новости? — спросил Леденев.
— Куда уж лучше. Звонил Бирюков. Тебе можно катать домой, Юрий Алексеевич, а твоему верному оруженосцу предоставлен внеочередной отпуск на десять дней, без дороги. Это помимо благодарности Василия Пименовича и его разрешения на проезд в спальном вагоне.
— Вот это здорово! — воскликнул Кирюшин. — Спасибо вам, Алексей Николаевич!
— Меня-то за что благодарить? Я б тебе здесь работы по горло нашел, — притворно хмурясь, сказал Корда.