— Какой пьянящий аромат роз.
Надежда Константиновна согласно кивнула. Азиат коснулся соцветий.
— Я хотела узнать тогда, но боялась помешать разговору с Ильичем. Как там поживают Бойкова с Кадомцевой? — спросила Крупская.
— Лидия Ивановна живет одна с детьми. У нее что-то не ладится с мужем. Ушла вся в партийные заботы.
— Я понимаю, — посочувствовала Надежда Константиновна. — Семейные неурядицы приносят много страданий.
— Лидия Ивановна у нас самая умелая конспираторша. Шпики сбились с ног, рыскали по Уфе, не могли обнаружить «Девочку», а типография находилась у нее на квартире…
— О типографии вашей мы наслышаны с Владимиром Ильичем, Герасим Михайлович. — Крупская назвала его впервые по имени и отчеству. — Оберегайте Лидию Ивановну, она мать и вдобавок еще одинокая. Привет ей передайте. Ну, а как Инночка? Она в Златоусте?
— Нет. Кадомцева работает в Уфимской железнодорожной больнице. Ведет рабочий кружок…
Надежде Константиновне припомнилось, как однажды ошибочно был заслан чемодан с нелегалкой в Курган. Ей пришлось обратиться к Кадомцевой, чтобы та съездила за посылкой. С задержкой, правда, но Инна выполнила поручение. Уральцы получили «Искру» и книгу Ленина «Что делать?».
— Надежный и полезный человек, — сказала Крупская.
От наблюдательной Надежды Константиновны не ускользнуло, что Герасим хотел чем-то поделиться.
— Что-то вспомнили?
— Впервые про Инну Кадомцеву я услышал от усть-катавской фельдшерицы.
Крупская с интересом заметила:
— Я знала усть-катавскую фельдшерицу-бестужевку.
— Аделаиду Карловну?
— Да, да! — быстро сказала Надежда Константиновна. — Преданная социал-демократка. Все там же, на своем заводе?
— Там, — воскликнул Герасим, довольный, что своим сообщением порадовал Крупскую. — Она ведь теперь Емельянова. Муж ее тамошний учитель.
— Аделаидушка, милая! — нежно произнесла Надежда Константиновна. — Знакомство с нею было моей большой радостью. — И тут же, не забывая о деловой стороне, добавила: — Связи у нее с людьми широкие и надежные. Пользуйтесь ими непременно.
— Комитет тесно связан с нею.
Крупская задумалась. Легкая грусть скользнула по лицу. Она вздохнула. Подняла голову, поправила прическу. Светлые, круглые глаза ее были широко открыты и отражали душевную теплоту.
Надвигались сумерки с палевыми облаками. Из города накатывался церковный звон. Заканчивалась вечерняя месса.
— Расчувствовалась я, — призналась Крупская. — Столько невысказанных воспоминаний, Герасим Михайлович. Аделаидушка была дружна с другой бестужевкой, Натальей Александровной Плехановой, не встречали ее?
— Знаю, знаю, — быстро подхватил Герасим, — она и теперь врачует рабочих Миньярского завода.
— Наталья Александровна все одна?
— Право, не скажу. После съезда собираюсь в те края. Путь у меня из Уфы будет в Миньяр, Усть-Катав, Сатку, Белорецк. Словом, махну я по заводам, Надежда Константиновна.
— Вы так говорите, Герасим Михайлович, что и мне захотелось снова на Урал. Край-то благодатный и опорный в нашем деле…
— Приезжайте, будем вам рады.
— Когда, дорогой Азиат?..
Надежда Константиновна встала. Поднялся и Герасим.
— А Владимира Ильича все нет… — В голосе ее послышалось беспокойство. Она встала, грустно покачала головой. — Швейцария красива, но чужбина. Иногда так взгрустнется по родине, что заноет сердце. Спасибо, Герасим Михайлович, за новости.
— Спасибо и вам за душевный разговор.
Крупская протянула руку. Азиат ответил крепким рукопожатием, несколько раз кивнул и направился к выходу.
12
Герасим присматривался к Андрею. Этот киевлянин походил на Хаустова. Но какой-то замкнутый. Из скупых ответов выяснил: что лет шесть был связан с революционным движением — распространял прокламации, участвовал в забастовке, вел марксистский кружок, арестовывался и был сослан под гласный надзор полиции в другой город.
Ему хотелось ближе сойтись с Андреем, чтобы в нужную минуту быть уверенным в его поддержке. Для делегатов важно было не только знать друг друга, но постоянно чувствовать локоть товарища.
Он пригласил Андрея прогуляться, посмотреть город. Они шли улицами в сторону университета, застроенного монументальными зданиями с черно-мраморными цоколями. Здесь, в каменных громадах, размещались банки. В первых этажах — кафе, рестораны, магазины. В оконных витринах, на черном бархате, сверкали всеми цветами радуги бриллианты, золото, жемчуг, часы — кричащее богатство Швейцарии.