Недалеко от Березины, на шоссе Минск — Бобруйск 210-я дала жестокий бой 46-му танковому корпусу противника, участвовавшему в захвате столицы Белоруссии. Но вынуждена была отходить, Комдив генерал Ф. А. Пархоменко вызвал в штаб дивизии начальника бригадной школы младших командиров М. Д. Воробьева.
— Вот что, капитан, — сказал. — Прикроешь отход дивизии. Стоять, пока хватит сил.
И солдаты Воробьева стояли. Даже когда остались без снарядов и патронов. У деревни Погост немцы пошли на них психической атакой. Начальник школы повел молодых бойцов в штыковую.
Многие из них полегли у той деревни. Но многие и пробились к своим. Только оставили на поле боя командира…
Тяжелораненого, без сознания, капитана Воробьева отыскали ночью местные жители. Несколько дней выхаживали, потом переправили в военный госпиталь, продвигавшийся лесами на восток. Но капитан был настолько плох, что в деревне Малиновка, в пятидесяти километрах от Бобруйска, его пришлось оставить у лесника Демидовича.
За «казаком Мишей», как Воробьева окрестили дети лесника, и еще пятнадцатью ранеными бойцами и командирами ухаживали врач Мария, жительница Бобруйска, и Анна Никитична Шрубова, тоже медработник, жившая по соседству с Демидовичами. А обшивали и обстирывали их Лукерья Родионовна со старшими дочерьми Катей и Ниной…
Но вот прибегает запыхавшаяся темнокосая Катя.
— Бида, батя: нимци в сили!
Тимофей Никифорович смял в отчаянии большую бороду в пятерне. Однако скоро понял: мешкать нельзя, уходит время.
Он таскал раненых то в погреб, то в баню, то на сеновал стоявшего на лесной опушке сарая…
В щели на сеновале хорошо просматривался двор, забитый штабными немецкими машинами, часовой на крыльце дома лесника. Воробьев видел, как иногда на крыльцо выходил Тимофей Никифорович, иногда — его жена Лукерья Родионовна или старшая дочь Катя. Украдкой бросали тревожные взгляды на сеновал. Но стоило им отойти от крыльца, как раздавался лающий окрик часового:
— Вохин? (Куда?)
И так — несколько дней. А на сеновале, кроме Воробьева, — еще шесть раненых офицеров.
Две недели простоял у Демидовичей штаб немецкой части. Еду дети лесника еще ухитрялись доставлять на сеновал. Но была нужна и медицинская помощь. Двое раненых не выдержали, умерли.
Когда немцы оставили Малиновку, Тимофей Никифорович сделал все, чтобы все скрывавшиеся у него бойцы и командиры как можно быстрее оказались на ногах и смогли двинуться на восток.
…Куда только ни кидала потом война М. Д. Воробьева — под Тулу и Калугу, под Сталинград и на юг Украины, в чужие земли. Но где бы ни был он, никогда не забывал своих белорусских спасителей, искал возможность встретиться, чтобы сказать свое сердечное спасибо.
И в сентябре 1944 года представилась такая возможность. 47-я гвардейская стрелковая дивизия стояла тогда на Магнушевском плацдарме, южнее Варшавы.
Воспользовавшись затишьем, Воробьев обратился к комдиву генерал-майору С. У. Рахимову, у которого был заместителем по тылу, с просьбой разрешить отпуск для поездки к Демидовичам. Рахимов не возражал. Дал «добро» на поездку и командующий 8-й гвардейской армией генерал-полковник В. И. Чуйков.
Но доехать Воробьеву до Малиновки тогда не удалось — не хватило горючего для автомашины. Зато в Бобруйске встретил докторшу Марию. От нее и узнал печальную весть о трагической судьбе семьи Демидовичей.
А ей люди рассказывали: Тимофея Никифоровича и, как будто, старшую дочь Катю каратели взяли сразу после ухода раненых и казнили, а Малиновку сожгли. Обезумевшую от горя Лукерью Родионовну с остальными дочерьми приютили партизаны.
Мария же помогла найти старика, знавшего, где теперь жила вдова Демидович. Воробьев дал ему для передачи Лукерье Родионовне продуктов и денег.
Впоследствии удалось наладить и переписку с Демидович. Но в 1954 году она оборвалась.
Что стало с семьей героя-лесника?
Но куда ни писал Михаил Данилович, получал один ответ:
«Ничего неизвестно».
Наконец, незадолго до 30-летия Победы, получил письмо из Белоруссии:
«Здравствуйте, многоуважаемый, часто нами вспоминаемый дорогой человек Михаил Данилович и в Вашем лице Ваша жена и детки! С глубоким уважением к Вам знакомые. Вами не забытые такие долгие годы после Великой Отечественной войны дети Тимофея Никифоровича…»
Дальше Анна Тимофеевна Гайдук (это была одна из дочерей Демидовича), рассказывала, как к ней на работу пришел общественный корреспондент районной газеты «Кировец» учитель-пенсионер Ярчак Михаил Михайлович, как показал ей фотокарточку его, Воробьева…
Чтобы разрешить окончательно сомнения, если они возникнут у Михаила Даниловича, Анна Тимофеевна писала:
«Ежели Вы разыскиваете семью Демидовича Тимофея Никифоровича, который проживал в поселке Малиновке, то это мы».
В письме были некоторые сведения о семье:
«Живы мы остались после войны все, помимо отца. В 1958 году умерла мать, в 1965 году умерла сестра Нина…»
Пришло письмо и от Михаила Михайловича Ярчака. Потом — снова от Анны Тимофеевны. Она приглашала приехать в гости.
Поехали: Михаил Данилович, его жена Нина Андреевна, сын Вячеслав, офицер Советской Армии, с женой Тамарой.
В селе Добрица, где Анна Тимофеевна работала в бухгалтерии колхоза имени А. М. Горького, встречали семейство Воробьевых почти все жители. Объятия, поцелуи, слезы…
Не удалось тогда увидеть Михаилу Даниловичу только Таню — она живет в Карелии, и не смогла приехать из Гурьева самая младшая из сестер — Фроня.
В эту поездку Михаил Данилович узнал подробности гибели Тимофея Никифоровича и о том, что земля с пепелища Малиновки вместе с пеплом 136 других белорусских деревень, сожженных фашистскими палачами, помещена в мемориальный комплекс «Хатынь».
В Хатыни Михаил Данилович тоже побывал, отыскал мраморное надгробие со священным для него пеплом Малиновки.
Было это уже позднее, в 1976 году. Белорусское телевидение готовило фильм «Мальчишки, мальчишки…» Фильм о «полку орлят» — детях, которых жестокая война сделала солдатами. На съемки пригласили супругов Воробьевых — в их 142-м гвардейском тоже был сын полка.
Часть эпизодов снималась в районе Хатыни. Как мог Михаил Данилович не посетить этот мемориал: пепел Малиновки стучал в сердце солдата…
«Видела я Сережу в киножурнале… Для меня это было так неожиданно, что я не выдержала и вскрикнула на весь зал: «Сережа!» А потом уже опомнилась…»
Сережа в 510-м стрелковом полку, ставшем затем 142-м гвардейским, появился в августе сорок второго.
…В их маленькую деревеньку Грынь, что недалеко от Козельска, ворвались каратели. Убили брата Петю, убили маму — за связь с партизанами. Затем подожгли деревню. Сережу схватила за руку тетя Настя, и они побежали в лес. А каратели вслед открыли стрельбу.
Когда под кустом нашли Сережу разведчики 510-го полка 154-й стрелковой дивизии, он был настолько худ, что совсем в пятилетнем мальчике не ощущался вес. Одежда на нем порвалась за время скитаний в лесу, чудом только уцелела на голове кубанка. Тело все было исцарапано сучьями и исхлестано ветками, в коростах…
В блиндаж заместителя командира полка Воробьева принес мальчика ординарец Валей Шаяхметов. Полк в тот день уже отбил восемь атак врага, готовился отбивать девятую. Поэтому Михаил Данилович считал, что оставлять найденыша он не имеет права — волны атакующих уже не раз докатывались до дверей блиндажа. И замкомполка распорядился отправить к медикам маленького Алешкина — так назвался мальчик (несколько месяцев спустя уточнили у его односельчан: фамилия его была Алешков).
Судьба Сережи всех потрясла в полку. Медики Аня Зайцева, Нина Бедова, Соня Латухина и Маруся Васильева покоя себе не знали, пока не вывели с тела мальчонки царапины и коросты. Полковые портные сшили малышке гимнастерку и пилотку, сапожники стачали сапоги…