— Филиппыч, прости за позднее вторжение… Познакомься: Галина Григорьевна, жена Валентина.
— А мы уже знакомы. Ясно?.. Проходите, Галя! Я как раз собрался чайку попить… Хотите чайку? Это мы мигом!
— Не беспокойтесь, Николай Филиппович… Простите меня за ту выходку в городе, пожалуйста!
— Это забудьте! Ясно?.. Меня тогда ребята угостили. Грех было отказаться — хорошие ребята у Валентина, заводские! Они мне тогда целый ящик инструмента достали: фрезы, сверла, резцы — вот я и приехал на радостях… А вы располагайтесь, здесь все свои. Ясно?
— Спасибо! Я ненадолго.
— Отчего же ненадолго? Лагерь спит. Самое время посидеть… Мы тут с Валентином порою заработаемся, глянем в окошко, а уже и утро. Ясно?
— Год нынче тяжелый, Николай Филиппович… Жора Николаев, Валентин… Они же на пик Энгельса собирались ехать — вот теперь и это сорвалось. Я же знаю, как ребята готовились к этому лету!
— Отчего же сорвалось? Они уже давно там! Ясно?.. И Минджилкиев с ними вместо Валентина. На Тоху можно положиться — настоящий парень! Ясно?
— Можно, я закурю?
— Дымите себе, на здоровье.
— Что там было в тот вечер перед восхождением, Николай Филиппович?
— Ничего не было, Галя! Хороший был вечер… Я рассказал парням, как мы попали в лавину, как по больницам целый год мотался. Ясно?.. Сейчас железки в кости уже не вставляют. Такой аппарат есть; поломался если ты, привезли тебя, кости просверлили, спицы поставили — и завинтили все. А уж через неделю ты на костылях как огурчик. Ясно? Даже сами врачи ходить заставляют, мол, надо, чтобы быстрее срасталось. Наука! Один мужик придумал. Сельский врач, изобретатель. Ясно?.. А песню про меня Валентин тогда написал настоящую. «Лавина» называется. Ясно?.. Сейчас найду!.. Слава, прочитай, пожалуйста! Очень правильно написано.
— Куда вы, Николай Филиппович?
— Пойду в ручье умоюсь. Тут недалеко. «Булонский лес» называется. Валентин тут любил гулять…
Ты меня видел в тот вечер в «булонском лесу», Филиппыч! Меня и Наташку. Завтра в десять утра мы уходили наверх, на последние три восхождения — и смена заканчивалась. Это была счастливая смена! По крайней мере так мне казалось в тот вечер.
— Вы меня берете с собой на Памир?
— У тебя нет пропуска. Это пограничная зона.
— Пропуск будет!
— Тебе горы еще не надоели?
— Вы же обещали, Валентин!
— А что будет делать Женька Горелов?
— При чем здесь Горелов? Мы познакомились с ним на базе, понимаете? Я знаю его ровно столько же, сколько и вы. Это хороший парень, но чужой для меня человек! Я не могу каждому, кто объясняется мне в любви, отвечать взаимностью, понимаете? Или вы меня совсем не понимаете, Валентин Сергеевич?
Мы остановились. Я поправил пуховку на Наташке, усадил ее на большой камень, сам устроился у ее ног, уперся затылком в ее колени. Было тихо, тепло и сумрачно. В синеве сумрака над лесом плыли отсветы лагерных фонарей. Неподалеку в камнях позванивал ручей. Где-то у воды тревожно вскрикивала ночная птица.
— Говори со мной, Наташка, говори… Только тихо, шепотом.
— Я целый год ждала этой встречи, Валентин… Я не имею на тебя права, но ты мой — я это знаю. Ты правильно делаешь, что гонишь меня. Одно прошу — не исчезай! Через неделю мы с тобой простимся и может быть уже не встретимся никогда. Каждый месяц я буду тебе писать одно письмо — до востребования. Двенадцать писем в год! Как только ты перестанешь их получать, знай — я уже не твоя. Вот и все!
— Наташа, можно к вам? Простите, мы незнакомы. Я жена Валентина Сергеевича… Простите еще раз за ночное вторжение! Голова болит — такой сумасшедший день… Найдите мне таблетки.
— Садитесь! Сначала измерим давление.
— Нет-нет! С давлением у меня все в порядке. Дайте мне аспирин или анальгин.
— Вот ваши таблетки.
— Транквилизаторы?
— Внимательно прочтите указания к употреблению.
— Спасибо! Что случилось на вершине, Наташа?
— Стоит ли к этому возвращаться?
— Поймите, это не праздное любопытство. Здесь уже ничего не вернешь, но я обязана знать все.
— Кто же вас обязал, Галина Григорьевна?
— Никто… Совесть, если хотите.
— По совести это будет так: «…Шеф! Фирма «Феликс и сын» спешит уведомить Вас, что покорение Джомолунгмы происходит согласно разработанному Вами тактическому плану. Сегодня ночью, в крайнем случае к утру, я буду на вершине. Пока что высылаю Вам экспресс-фото: Ваш ученик и Галка-суперстар выходит из морской пучины. У Вашего друга детства Коновалова отменный вкус: в купальнике она поистине суперстар, не то что дворняжки из нашего Торгового центра! Утром опишу в подробностях, что было в постели. Я твой должник, старина! О’кэй!..»
— Это гнусная ложь!
— Но ваше лицо на фото светится счастьем… Дай же вам бог прощенья, Галина Григорьевна! И вашим подлым друзьям!
— Галя, остановись!
— Не надо, Еремин! Я все понимаю. Не надо ничего объяснять: вы могли молчать, Наташка — нет. Все правильно!
— Галя!
— Нет-нет! Дослушай меня до конца… Я не знаю, что от меня нужно было этому Феликсу, не знаю, на что он мог рассчитывать — я не давала ему для этого повода. Можешь не верить, но я не лгу! Я была беспечна. Да-да, беспечна! Потому что мы работали с Феликсом рядом не один год, потому что я привыкла к его безобидности, потому что он меня никогда не интересовал… Он неудачник, но он цеплялся, лез, старался удержаться на поверхности любыми средствами. Но чем он дальше шел, тем очевиднее для него и тем ближе становился тупик. Он деградировал постепенно: закончил вуз не по душе, женился на женщине, которую никогда не любил, стал работать в той области, к которой у него нет призвания; ему помогали, тянули, проталкивали — создавалась видимость движения… Видимо, это его устраивало… Но пришел Коновалов, и это послужило толчком к прозрению Феликса: право же, все познается в сравнении! Феликс, видимо, понял — это антипод и враг, личный враг, потому что — ты прав! — за такими, как Коновалов, будущее… Волей судьбы, стечением обстоятельств я оказалась женой Коновалова — промежуточным звеном между Феликсом и Валентином. Я рассказала Феликсу об изобретении Валентина из гордости за своего мужа — я невольно стала участницей преступления, но не хотела в этом сознаваться даже себе… Я боялась не Валентина, а своего отца!.. Весь этот жалкий трюк с путевкой на Черное море и Германом был рассчитан на мою доверчивость. В то утро, когда я встретила Германа на пляже, я еще ничего не подозревала, а к вечеру, когда мы собрались в ресторан, я поняла все. Я поняла, что Герман будет меня добиваться все эти дни и не отступится, пока не добьется… Мне чудом удалось достать билет на самолет, и в час ночи я была уже дома. Я рассказала маме все! Мама меня успокоила… Мне надо было немедленно лететь сюда, а я — дура! — поехала с мамой в Ригу, там у нее подруга. Потом приехал туда же папа. А когда мы вернулись домой — было уже поздно… Мама купила мне билет на самолет, сказала: «Езжай и простись, как положено!» А как положено прощаться, Юрий, я не знаю… Я просто пойду туда, посижу около него и скажу ему все…
Дружище! Как жаль, что ты не шел рядом со мною на том восхождении! Хорошая у нас с тобой была связка, мы славно с тобой походили по горам, немало суровых минут нам выпало, но и счастливых мгновений тоже было немало! Помнишь, как мы с тобой стояли на вершине пика Коммунизма — на самой высокой вершине страны? Кругом были горы, снег, темно-фиолетовое небо — и мы, двое маленьких человечков, которым оказалась подвластна такая обалделая высота.