— Ну, — удивился Киреев и, машинально перевернув открытку, узнал, что ему желают добрых лет жизни, крепкого здоровья «и вскоре найти себе справную жену». Последнюю фразу, конечно же, приписала Зырянова.
— Хочешь ай нет, Платоша, а сегодня нагрянем к тебе всем гомозом.
— Я что ж, — спохватился Киреев. — Я пожалуйста… Спасибо вам всем, — он кивнул Зое и поклонился Ольге Петровне. — Приходите со своими друзьями. Часам к семи.
И Зырянова пришла. Да не одна. Громко тыкая в пол ногами, спутник ее добрался до дивана и на нем засел, за столом не снял кожаную перчатку, не очень прислушивался к разговору и налег на «Российскую». Валентина Ивановна придержала его за руку: «Хватит тебе»… Он отставил бутылку и смиренно проговорил:
— Ну, значит, хватит…
Его седые жесткие волосы и насупленные брови напоминали о солдате, высеченном на стене. И в глазах мелькнуло что-то знакомое Ольге Петровне, где-то она видела этого человека. Где?..
— Знаете Петю Лунева? — рассказывала Зырянова и хитровато постреливала взглядом то в Киреева, то в Зою. — Оператором на пятиклетьевом работает. Помните, недавно лист у него под крышу пошел? Такой аккуратный был, а тут на тебе — авария. Вот и подумалось, что неспроста все это. Расспросила дружков его, и Венька Дорош проговорился, что буза у Пети с женой: откалывают какие-то тихие номера. Что еще, думаю, за тихие номера? И пошла к Пете домой. Он на кухне, а жена, учителка, в комнате заперлась. Дочка в третьем классе учится, за почтальоншу. Записки друг другу шлют. «Дай денег на обед», «Сегодня приду поздно. Собрание». И так далее. Моду какую взяли! Ну и разозлилась же я… Совсем, говорю, грамотные стали, а дочка онемела. Вот, говорю, полюбуйтесь, до чего ребенка довели. Тут Петюня и его учителка кинулись к дочке, целуют ее, тискают, спрашивают, а она молчит. Потом как заплачет — и ко мне…
— Одну минутку! — громко через стол сказал Женя Колосов, добывавший для Киреева старые пластинки. — Тут какая-то логическая осечка. Девочку-то, уважаемая, вы учили притворству!..
Всем сделалось неловко. Киреев не пропустил усмешечки Лены, которая сидела рядышком с Женькой и азартно с ним перешептывалась.
Стоп! Ленка ведь с ним за границу ездила. И не случайно сегодня сюда заглянул. Это она его притащила…
— Ты, парень, случаем не фокусником в цирке работаешь? — тяжело навалился на стол знакомый Зыряновой. — За логикой все гонишься… Глаз у тебя такой вострый…
— Почти угадали, — осклабился Женя. Его маленькая белобрысая голова подалась вперед, навстречу непонятной опасности. — Лечу гипнозом. Хотите, могу усыпить.
— Ладно вам, — примиряюще сказала Зырянова.
«Догадлив солдат: именно фокусник, — подумал Киреев. — Скачет по деревням на собственном «Жигуле», почти задарма собирает старые книги, иконы, патефонные пластинки. А в городе втридорога перепродает…
Но от выпитого вина Кирееву сделалось так легко и весело, что меняла Женька не мог задержаться надолго в его сознании.
Высоко подняв рюмку, он предложил тост за настоящую дружбу, когда в ней не выгоды ищешь, а такого прекрасного, здорового, чудесного…
Киреев тянул и тянул, видел, что от него все ждут какого-то необыкновенного слова насчет этой самой дружбы.
— А ты не тяни, не тяни, — съехидничал Женя. — Уточни, пожалуйста, что же люди ищут в дружбе?
И в наступившей тишине Платон обыкновенным спокойным голосом произнес:
— Духовного обогащения.
— Вот так! — горделиво воскликнула Зоя и победоносно взглянула на Женю.
— Пропаганда! — Женя обвел всех взглядом и самому себе усмехнулся. — Не в дружбе сейчас дело. Времени, времени не хватает. Ни на друзей, ни на детей, ни на отдых… Вот вам и научно-техническая революция. Человек ее повелитель, но и ее раб! Разве не так? И жизнь стала смахивать на какой-то упрощенный стереотип. Там, на западе, и словечко для этого придумали: имедж — готовенький образ жизни. Чтобы человек не ломал зря голову.
— Так ты за этот самый имедж или против? — быстро спросил Платон. — А то, знаешь, не всегда овес по зубам. — За столом грохнули, особенно раскатисто залилась Зырянова. — А нам тот, западный, образ жизни не подходит. У нас свой, советский! Правильно я говорю, други?
— Правильно! — крикнул знакомый Зыряновой и так хлопнул по столу рукой в перчатке, что рюмка опрокинулась.
— Пропаганда! — бубнил Женька.
— А хотя бы и так! Свое от дурного глаза чистим, — подытожила Зырянова.
— Платоша, — вмешалась в разговор Леночка, затянутая в плотный, блестящий и будто кожаный материал. Обнаженные плечи ее прикрывала какая-то сетчатая накидка. — Всем известно низкое качество наших товаров. Разве нет? Возьмем обувь. Смех! За границей и на упаковку любо поглядеть. Какие краски! Что, нет?
— Вот и врешь, рыбонька! — сказала Зырянова. — Часики на тебе советские, и самолетом, поди, летела нашим…
Лена не уступала:
— На черном рынке с нами и говорить не хотят!
— Спекулянты? — громким шепотом спросила Валентина Ивановна. — Сказала бы я тебе, рыбонька, да Платона Александровича уважаю…
— Танцевать, танцевать! — кричал Киреев. — Всем танцевать!
Платон подошел к Зое, и та, положив ему руки на плечи, спросила, почему он сегодня какой-то непонятный: то веселый, то рассеянный?
— Я должен отвечать? Это ты сегодня какая-то не такая. Хочешь поехать со мною в круиз?
— Нет… Не знаю…
Они были одинакового роста, и Киреев впервые увидел так близко ее зеленоватые глаза.
— Хочешь вина?
Он повел ее к столу, налил вина в бокалы, и они выпили. Лена встретилась с Зоей взглядом, вскинула голову и, протянув Жене руку, пошла с ним танцевать. Киреев ободряюще улыбнулся Зое и, обняв ее за плечи, что-то стал ей говорить, будто забыв и про Лену, и про гостей.
И только когда Лена и Женя пошли одеваться, а Лидия Федотовна начала упрашивать Лену остаться, Киреев, словно очнулся, тоже к ним подошел.
— Неудобно получается, — сказал он.
— Смотря для кого, — бросил Женя. — Чао! — И подхватил уже одевшуюся Лену.
За ним захлопнулась дверь, и Зоя весело сказала:
— Перевернем пластинку!
А Ольга Петровна увела Валентину на кухню и прикрыла за собою дверь.
— Это он, Мишка? Да откуда? И наград сколько у него…
— И не говори, рыбонька, — махнула рукой Зырянова, присела на табуретку и вдруг всхлипнула. — Ольгушка, ты ж меня знаешь. С соображением стараюсь все делать, а тут растерялась. Голова кругом пошла.
— А ты по порядку расскажи.
— Да, расскажи… Как с того света на мою голову свалился. Я же давно его пропащим считала…
— Ну и как вы теперь?
— А никак. Больше молчим. Сказал, что приехал перед смертью на те места взглянуть, где жизнь начиналась…
Ольга Петровна пристально посмотрела на подругу, сказала:
— По силам ли груз берешь, Валентина?
— Не ругай меня, Ольгушка… Тебе что… двух дочек в люди вывела… Внуки пошли… А я?.. И никакой он не калека…
Слезы, большие и частые, полились из глаз Валентины. Ольга Петровна подсела к Зыряновой, хотела утешить.
— Валенька, что ты? Да я не хотела…
Но тут в дверь протиснулся и сам он, Миша Горлов.
— С чего это слезы развели? — спросил.
— Так, — вздохнула Валентина Ивановна, поспешно отирая тыльной стороной руки глаза. — Поговорили по душам. Не узнал Ольгушку разве?
— Как не узнать?.. — И ожег Ольгу вопросом: — Ну чего ты ее травишь?
— Что ты, что ты, Миша? — вступилась за Ольгу Петровну Зырянова. — Присядь-ка. Посидим маленько. Пусть там себе молодые нежно воркуют. Мы уж тут по-стариковски… Не возражаете, Лидия Федотовна?
Тетя Киреева согласно кивнула головой, хотя чувствовалось, что Лена ей больше была по душе. Надо полагать, что Зою она просто еще не знала.
Александр Фурсов
СТИХИ