— Пошто? Старухи доходят, а ты?
Степан обнял ее за плечи. Посидели вот так-то еще малость, прижавшись друг к другу. Ветерок озорливо путался в их волосах. Степан дурашливо крикнул:
— Подъем! Айда-пошли! — Пружинисто вскочил на ноги, помог встать Алене. Под ногами похрустывали мелкие камешки. Тропинка узенькая, лес редкий, шиханы крутобокие, и замшелые. Под ними малинник. Но вот и кривые сосны кончились, трава да кустарники пошли. Алена выбивалась из сил. Степан усмешливо, как на малое дитя, глянул и вдруг сграбастал ее в охапку и понес.
— Пусти, тебе же самому тяжело, — слабо возразила девушка. Степан по-удалому тряхнул головой и возразил:
— Ничего! Выдюжу!
На макушке горы поставил Алену на ноги и, поведя рукой вокруг, пригласил:
— Любуйся! Твое!
Алена приложила к щекам ладони, потрясенная:
— Мама, родная! Сколь гор-то! А озер-то, озер! А Кыштым! Да что же я такую прелесть раньше-то не видела?
Степан и Алена присели на камешки, позавтракали, запивая хлеб водой из фляжки. Горный ветерок обдувал их разгоряченные лица. Закусив, спустились чуток вниз, а то на самой верхотуре неуютно. Облюбовали веселенькую еланку и прилегли отдохнуть. В высокой голубизне парил коршун. На юге, в междугорье, сочился сизый дымок — прятался от посторонних глаз Карабаш… На синем блюдечке Сугомака ползали черные жучки — рыбачьи лодки.
Степан лежал, закинув за голову руки. С закрытыми глазами впитывал в себя солнечное убаюкивающее тепло. Алена устроилась рядом, опершись локтями о землю, и разглядывала его лицо. Брови шелковистые, так и тянет погладить их пальчиком. Нос крупный, с выразительными крыльями. Как рассердится, так эти крылышки напрягаются, бледнеют — даже страх берет! А губы-то, губы! Розовые, влажные, видно, еще нецелованные. Алена для храбрости глубоко вдохнула и поцеловала Степана. Он схватил ее за плечи, привлек к себе и приник к ее губам так, что она застонала, враз сомлела и ослабла, отдаваясь сильному и желанному Степанову напору…
Они лежали бездумно, расслабленные, испытывая волнение во всем теле. Алена, наконец, произнесла:
— Ох и дурные же… Какие же мы дурные…
— Ничего! — бодро ответил Степан, хотя неловко было перед Аленой.
— Что ж будет-то, Степ?
— А то и будет, что бывает. Пойдешь за меня?
— Пойду…
…В тот день, когда Степан и Гошка охотились, встречи с Аленой не намечалось. Ухайдакаешься в тайге, ноги будут гудеть, уж лучше после гор поваляться на диване. Однако находка все перепутала. Степана охватило нетерпение, и было оно сильнее усталости. Отдав матери добычу и закусив на скорую руку, побежал к Головинцевым.
Мария Ивановна, кутаясь в шаль, на лавочке у своего дома судачила с соседками. О всякой всячине, о делах домашних и о том, у кого что болит. Люська с подружками играла в классики. Она подскочила к Степану и повисла у него на шее, тараторя:
— Степа пришел! Степа пришел!
— Охлынь, бесстыдница! — прикрикнула на нее мать. — Ишь коза распрыгалась!
Степан погладил ее по голове, и Люська снова убежала к подружкам.
— Добрый вечер! — поздоровался Степан, чуть кланяясь, и старушки вразнобой закивали ему. Мария Ивановна, немного заносясь перед товарками, проговорила:
— Проходи ужо во двор.
Горделивость у Ивановны зажглась с появлением в их доме Степана Мелентьева. Фроська засиделась в девках, срамота одна. Кроме нее, еще две девки, сынов-то бог Ивановне не дал. А женихи обходят Фроську стороной, хотя и статью ладная и лицом баская. Стыд Головинцевым: девок никто замуж не берет. Порченые или околдованные? А тут как с неба свалился Степан Мелентьев, жених из редких — рубаха в плечах трещит, быку рога обломать силушки хватит. А главное — работящий, не балабол и водкой не балуется.
Степан брякнул чугунной щеколдой и шагнул во двор. Под навесом в полутьме Алена доила корову. Буренка забеспокоилась, когда Степан подошел близко, и Алена сказала сердито:
— Погодь у сенок. Я скоро.
Степан устроился на крылечке, закурил и задумался. Алена торопко просеменила к сенкам, неся подойник в вытянутой руке. Согрела глазами и попросила:
— Я живенько, не скучай.
Смеркалось, когда Алена и Степан вышли на улицу. Алена сказала:
— Не ждала.
— Не говори, всполошно как-то получилось.
— Подстрелил чего?
— Самую малость: три рябчика и куропатку.
— И не жалко?
— Так ведь это охота. Человек-то исстари так пищу добывает. А я что принес! — достал портсигар, надавил на рубиновую кнопочку. Алена двумя пальчиками осторожно, будто боясь поломать, приподняла медальон.