— Откуда ты такой взялся? Вольно, вольно.
Степан облегченно расслабился и ответил:
— С Урала, товарищ капитан.
— И там все такие? Если таких, как ты, много, то знатная сторона.
— Само собой.
— Женат?
— Так точно!
— Дети есть?
— Сын недавно родился.
— Поздравляю! Как нарекли?
— Иваном.
— Молодцы! А то навыдумывали страховидных имен — то Гелий, то Идея или Индустрия. Будешь писать жене, от меня привет и поздравление с сыном. Кстати, ее-то как кличут?
— Алена.
— Ну, брат ты мой, да от тебя настоящей Русью пахнет!
Степан писал Алене часто, чуть ли не каждый день. И писать-то вроде бы не о чем, а все вечером, в час самоподготовки, рука тянулась к карандашу. Все собирал для письма — и свои маленькие новости расписывал, и о друзьях-однополчанах рассказывал, а больше — о капитане Юнакове. После рождения сына Алена написала трогательное письмо, а на отдельный листочек срисовала ручку малыша — обвела карандашом пальчики. Фотографировать не спешила: говорят, примета есть — до года снимать на фотокарточку нельзя, жизнь может пролететь кувырком. Бумажку с изображением ручонки сына Степан спрятал в карман гимнастерки. Да вот беда, осенью, уже в войну, переплывал реку, листочек и размок…
Трудное, тяжкое время отступления… Столько пережил за лето и осень, что хватило бы не на одну жизнь. Бывал в рукопашных, прощался с жизнью под бомбами, тонул в болотах, взрывал мосты, строил переправы, сшибался с танком, имея в руках лишь бутылку с горючей смесью. Плакал над погибшими товарищами… Всякое было. И всегда рядом с капитаном Юнаковым. С ним надежно и уверенно…
Осенью возле Суземки группе Юнакова было приказано прикрыть отход полка. В постоянных схватках с наседающими немцами полк сильно поредел, но не терял боеспособности и упорно вырывался из окружения.
Место, где заняла оборону группа Юнакова, было танкоопасным: бугристое поле, крепкий большак и никаких оборонительных сооружений, вроде эскарпов и рвов. Против брони только гранаты, бутылки с горючей смесью и отвага бойцов. Правда, в последний момент командир полка распорядился придать группе две полковые батареи, но эти пушчонки только пехоту и могли потрепать, а танкам — не помеха. А все веселее, когда за спиной хоть и мало-мальская, но артиллерия.
Окопы вырыли в рост. Был опыт: атаку фашисты обычно начинали обработкой переднего края с самолетов. Появляются бомбовозы, выстраиваются в чертово колесо и начинают по очереди пикировать. Надежнее укрытия чем матушка-земля не придумаешь. Потому зарывались в нее как можно глубже.
И в то холодное ясное утро первыми появились бомбардировщики. Взрывы сотрясали землю, выли сирены, натужно гудели моторы. Ад кромешный, и черти до такого еще не додумались.
Мелентьева присыпало землей. Когда самолеты, наконец, улетели, он встряхнулся и глянул на капитана. У Юнакова тоже волосы и плечи в земле, но он озорно подмигнул: мол, живы будем, не помрем. У Степана отлегло на душе.
…Танков было пять и двигались они клином. Юнаков, кладя связку гранат на бруствер, передал по цепи:
— Приготовиться!
Но и без команды было ясно, что предстоит. На правом фланге кто-то из смельчаков перевалился через бруствер и пополз навстречу головному танку, надеясь с близкого расстояния бросить ему под гусеницы связку гранат. Степан половчее примостил под бруствером, в специальном углублении, бутылку с горючей смесью. Бросать ее на броню — пустое занятие. Надо туда, где у танков мотор, вот тут она даст эффект! А мотор в тыловой части. Значит, ждать, когда бронированная махина развернется или прорвется через окопы и подставит уязвимое место.
Оборона замерла, наблюдая за смельчаками. Да это же Сашка Фролов из второй роты! Медленно сближаются страшно лязгающий гусеницами, плюющий огнем танк и молодой парень, ротный песенник и балагур, у которого где-то на Алтае невеста. Кто кого?