Другие ораторы выступали звонко, но как-то казенно, а кое-кто и по бумажке. Гошка катал без шпаргалки, от души, очень по-свойски и проникновенно. Когда возбужденный горячим приемом Гошка опустился на скамью рядом, Степан доверительно положил ему руку на плечо и сказал:
— Гляди, краснобай какой, а? Где это ты так навострился?
— У тебя.
— От брехнул! — качнул головой Степан.
— А что? По принципу, Степа: одинаковые заряды отталкиваются, разные — прилипают друг к другу. Ты знатный молчун, зато я, как ты изволил сказать, краснобай.
В перерыве к Гошке повалили знакомые ребята, которых у него оказалась тьма-тьмущая. Жали руку, хлопали по плечу, хвалили за выступление. Степан сиротливо торчал в сторонке, дивясь широкой известности друга. Когда они остались вдвоем, подкатился Сенька Бекетов. У него вообще была удивительная способность появляться, когда он меньше всего нужен. Осветил довольного Гошку белозубой улыбкой:
— Во, черт, слезу прямо вышиб. Это тебе не кулаками работать: сила есть, ума не надо.
Степан ухмыльнулся: злопамятный. А Гошка и тут вывернулся.
— Сообрази, Сема, — сказал назидательно-шутливо. — Кулаки, само собой, неплохо, верно ведь? Ну вот. А к ним еще ум. И каково? Надо — кулаки пустил в ход, надо — словом слезу прошиб.
— Я и говорю — с вами лучше не связываться. И в друзья вы меня не берете.
Бекетова призывали в прошлом году. Медицинская комиссия обнаружила у него грыжу. Семка даже не знал, что она у него есть. Грыжу благополучно вылечили, а призыв отсрочили на год.
— Давай, Степан, угощай табачком. Куда тебя?
— В пехоту, — ответил Мелентьев, вытаскивая портсигар.
— Я тоже в пехоту-матушку, — сказал Бекетов, беря из портсигара папиросу, и неожиданно сузил глаза. Тень пробежала по его лицу. Гошка остро схватил мимолетную перемену в Бекетове, вопросительно глянул на Степана. Тому тоже показалось странным, что Бекетов вроде бы как споткнулся. Щелкнул защелкой и поднес поближе к Семену портсигар:
— Знакомая вещичка?
Бекетов равнодушно передернул плечами и ответил:
— А черт ее знает? Мало ли таких на свете?
— Погляди хорошенько.
— На кой ляд это мне? Вещица твоя, — проговорил Семен, тем не менее принимая из рук Степана портсигар. Повертел так и эдак, нажал рубиновую кнопку. На внутренней стороне крышки прочел нацарапанные, должно быть, шилом или иглой инициалы «БМВ». Наивно спросил:
— Че означает? У тебя вроде «СНМ».
— Тайна, покрытая мраком, — усмехнулся Зотов.
Уже возвращаясь домой, Гошка задумчиво сказал:
— Бекет что-то знает. Глаза-то у него какие были, будто змею увидел.
— Чего об этом толковать — знает, не знает. Да что он может знать, гужеед егозинский…
Чудес на свете сколько хочешь, только успевай удивляться. Но это чудо с портсигаром могло Семену Бекетову обойтись боком. И ведь надо же такому быть — запрятал в глухомани, сам бы не сразу отыскал. А тут, пожалуйста, — портсигар у Степана Мелентьева. Поначалу-то теплилась надежда — не тот, мало ли их, похожих на белом свете, на конвейере, поди, делаются-то. Но совпала отметина — инициалы на внутренней стороне крышки.
…Позвал как-то Семена к себе дядя Митрофан Кузьмич Кудряшов. Дом у него в Заречном конце, на самой окраине, неухоженный, холостяцкий. Дядюшка-то, насколько знал племянник, больше по другим краям скитался. Мать о нем и поминать не велела: кошка черная пробежала между братом и сестрой. Позвал, значит, Митрофан Кузьмич Семена и сказал:
— Просьбу, Сеня, до тебя имею. Эту штуку, — он выложил на стол портсигар, — спрячь, чтоб и сам сатана не нашел. Потому как в ней еще кое-что есть. Погляди сам.
Бекетов поглядел: два перстня с прозрачными камушками и медальон с золотой цепочкой.
— На черный день береги, — завершил Кудряшов. — Матери молчок! И вообще никому! Лады?
Семен не возражал. Что ему стоит, спрячет — никакая ищейка не сыщет. Кто бы другой попросил, а то дядюшка.
Отец у Семена был классным котельщиком, в партии состоял. Большим уважением пользовался. Трубы ставил, котлы устанавливал. По всему Уралу с бригадой разъезжал. Как где что новое затевалось, Андрею Бекетову путевка туда — давай, помогай, без котельщиков ни туды и ни сюды. Электросварки-то еще не было. Клепали в Уфалее трубу. Бекетов сорвался с высоты и разбился. Случай прогремел на всю округу, такого отродясь не бывало, приплетали тут вредительство. Но никому точно не удалось установить, по какой причине погиб бригадир Андрей Бекетов.
У матери весь свет в окошке был Андрей да еще несмышленыш Семен. Чуть руки на себя не наложила. И наложила бы, не будь сына. Зарубцевалась рана на сердце, подрос Сенька, а тут подвернулся Силантий Онуфриевич. Тщедушный мужичишко с оттопыренными, как лопухи, ушами, только что ими не хлопал. Семен все удивлялся — откуда мать такого выкопала. Не было хозяина в доме, и это не хозяин.
Свою зарплату Бекетов делил на две равные доли. Одну отдавал матери на домашние расходы, а другую брал себе. Собственно, идея эта принадлежала матери, чтоб сын имел карманные деньги. Не хуже же он других.
Однажды Семен обнаружил, что у него исчезла десятка. Стал соображать, куда она могла запропаститься? Точно помнил, что издержать не мог, знал бы на что. Пришел к одному — выронил.
Но после следующей получки недосчитался пятерки. Потом трояка. Семен забеспокоился. Что за наваждение? Или мать берет да забывает сказать об этом? Нет, такого быть не может. С матерью у Семена самые доверительные отношения. И уж если ей понадобились бы деньги, попросила бы в открытую. Неужели отчим? Он в их доме существовал вроде как посторонний.
Обычно, когда Семен ложился спать, пиджак вешал на спинку стула, штаны клал на сиденье. Стул отставлял в сторонку, чтоб не налететь ночью. И вот после очередной получки Семен вознамерился проверить свою догадку. Схватить вора за руку. Сон одолевал, спасенья нет. Порой проваливался Семен в бездну, но все-таки побеждал себя, бодрствовал. Хотя со стороны посмотреть — спит парень сладко и досматривает девятые сны.
Отчим появился, как привидение, — в нательном белье. Уверенно, как-то даже заученно сунул руку во внутренний карман пиджака и удивился, не обнаружив там денег. Торопливо зашарил по другим карманам. Семен рывком выбросил из кровати свое сильное тело и предстал перед Силантием в одних трусиках.
— Ах, ах, — сказал Семен. — Кого я вижу!
Отчим стоял тщедушный, пришибленный неожиданным разоблачением, что-то невнятное бормотал в оправдание. Сенька двинул его кулаком по скуле. Силантий вылетел из комнаты пробкой и хрястнулся на пол уже в прихожей. И гляди какой терпеливый — ни звука! Жену на помощь не позвал. Молча растворился в сумраке, как и подобает привидению. О ночном происшествии Анна Кузьминична ничего не узнала: Силантий молчал. А чего ради Семен об этом звонить будет? Правда, Нюра удивилась, откуда у Силантия на скуле такой здоровенный синячище. А тот ловко соврал: мол, ночью нарвался в сенках на косяк. Семен про себя усмехнулся — да он еще и трус, этот плюгавенький Силантий.
Некоторое время деньги не исчезали. Но, видно, Силантию стало невтерпеж, это ведь, как болезнь. Снова попытался он поживиться за счет пасынка. На этот раз в руки ему попался портсигар. Дело было летом. Поднималось солнышко. Семен сладко посапывал, а Силантий вертел в руках портсигар — любопытство разбирало. Открыл — и глаза на лоб полезли: два перстня с бриллиантами и золотой медальон. Не свое, нет, не иначе где-то стибрил. Сразу подумал: «Фиг теперь увидишь эти камушки, а будешь ерепениться, припугну. За такое мало не дают». Силантий с удовольствием захлопнул крышку, и та щелкнула, будто выстрелила. Семен встрепенулся, открыл глаза. Силантий испуганно отпрянул, инстинктивно загораживая лицо руками. Семена выбросило из кровати, как из рогатки. Схватил отчима за горло и начал душить, такая им ярость овладела. Силантий заверещал, да так тонко и жалобно, будто зайчишка. Выскочила насмерть испуганная Нюра, заколотила Семена кулаками в спину. Но он сам уже охолонул малость. Забрал из рук Силантия портсигар и перстни, наддал ему коленкой под зад. Отчим упал и уполз к себе на карачках.