Александр Виноградов
ВРЕМЯ
Стихотворение
I
У просеки грустно
Застыли борки,
Как будто у русла
Ушедшей реки.
Притоки тропинок —
Замшелый песок.
Иголки хвоинок,
Как стрелки часов.
Зацепишься взглядом —
Пенек-старичок.
Кольнет: неразгаданно
Время течет.
Безудержный хвойный
Пылит бусенец…
А волны, а волны
Годичных колец.
II
В березовом блеске
Атласной слюды
От грамот смоленских
Остались следы.
Штрихи, как в тумане,
На белой коре,
Как воспоминанье
О древней заре.
Как будто бы повесть
Времен не читав,
Забыл на полслове
Старинный устав.
И пни — не открытки:
Читать я отвык,
Что кроется в свитке
Колец годовых.
III
Не вскрикнет сорока,
Не стукнет желна.
Уткнулась дорога
Под бок, как жена.
Не гаркнет ворона,
Усевшись на пень.
Забылся сморенно
Умаянный день.
Так смутно и тихо,
Что ловишь, привстав:
Будильник затикал
Иль дальний состав?
IV
И нощно и денно
Без звуков трубы
Идут по деревне
Колонной столбы.
На просеку выйдут,
На ближний угор,
И рядом увидят
Линейный простор.
У высоковольтных
Державных опор
Застынут невольно
И глянут в упор.
Хоть нет семимильных
Желанных сапог,
У них, многожильных,
Шаг мощно широк.
Шагают по руслу
Ушедшей реки,
Где рядышком грустно
Стоят сосняки.
И тянут распевно
Не песню одну,
А к свету деревню
И в общем — страну.
Леонид Блюмкин
ДОВОЕННЫЙ РЕПРОДУКТОР
Стихотворение
Репродуктор довоенный,
где бумага и магнит,
друг мой добрый, сокровенный,
он давно уже молчит.
Вид довольно мрачноватый,
в хрупком горле мало сил.
Но в годах пятидесятых
он еще нам послужил.
Репродуктор довоенный
на гвозде полдня дремал,
но ему самозабвенно
вечерами я внимал.
Он волшебник настоящий,
хоть и был созданьем рук,
этот черный круг шуршащий,
то поющий, то хрипящий,
все на свете знавший круг.
Репродуктор лет преклонных,
дома вещий старожил,
предок стереоколонок,
он свое отговорил.
Может, глуше, чем стоваттный
нынешний «ихтиозавр»,
но внушительно и внятно
он о времени сказал.
Эдуард Молчанов
РЕЧКА КАМЕНКА
Стихотворение
— Повезло бы хоть
С грибами-то, —
Мать бралась за туесок.
Шла война.
За речкой Каменкой
Был березовый лесок.
Говорила мать:
— С подружками
Мне не рвать
Букет цветов.
По ромашке на опушке я
Не гадаю про любовь.
То не ласточка покликала
Кулика на мыс к реке.
Мне ль одной
Недоля выпала?
Все солдаты вдалеке.
Не для встречи ль
Осыпается
Лепестковый ранний цвет?
Мой-то в госпитале мается.
Нет письма,
Покоя нет.
…Где ж те встречи,
Где их пламень-то?
И седеет твой висок.
Вспомни, мама,
Речку Каменку,
Чтоб печаль ушла в песок.
Михаил Шушарин
МОКРОУСОВСКАЯ КРЕПОСТЬ
К пятидесяти годам Германа Орлова обдуло всеми ветрами. Он и войну отвоевал, и на целине побыл, и на Дальнем Востоке, по вербовке, совхоз закладывал. Многие марки тракторов, от колесного ХТЗ до «Натика», от «Беларуси» до «Кировца» изучил, штукатурное и каменное дело освоил, плотничать навострился и даже бондарем в потребкооперации значился. Всю дорогу вытягивался мужик на работе, как лошадь, а вот хлебного места, как говорят, в жизни так и не нашел. То дело придется не по душе, то начальству не угодит.
В последний раз, уже после возвращения в свой город, где был у них с Марусей собственный домишко, перед самым праздником Победы, вахтером на винный завод устроился. Но продержался только сутки. Во втором часу ночи пошли со смены виноделы, бракеражники, укупорщики, механики да слесари, и каждый с кошелкой, и каждый бутылку сует или пригубить предлагает: «Поздравляем!». Проснулся утром, часов около десяти, в той же проходной, а на доске уже и приказ висит: «Уволить за систематическую пьянку».
Было ясно: администрация завода употребила слово «систематическую» по ошибке или, может быть, по привычке, потому что Герман пьяницей сроду не был да и проработал на предприятии всего с восьми часов вечера и до четырех утра местного времени. Опьянел излишне, а потом, взяв переломку, не стал никого ни выпускать, ни впускать на территорию по той же самой причине: не смог выдержать принятого на заводе «порядка».
Объясняться по поводу увольнения Герман никуда из-за своей стеснительности не пошел.
— Черт с вами, раскрадите вы и повылакайте все ваше винище, проходимцы! — сказал он себе и ушел домой, даже не взяв трудовую книжку.
И вот после этого будто что-то заклинило у него в сердце. Метался. Места себе не находил. Стонал по ночам. Маруся тоже не спала, вскакивала, шептала: