— Опасно это, — Володя обошел вымоину, — надо бы забить мешками с цементом или засыпать углем. Наш барит раскиснет, как мыло. — Он поднял с отвала сухую сосенку, вставил ее в узкую трещину — вот так, пусть маячит.
День разгулялся, и резало глаза. Роман Яковлевич тер припухшие веки, прохаживался, разминая ноги. В тени еловых лап на зимнике наст оставался твердым, а где жгло солнце — проседал, во вмятинах копилась вода, точила и разъедала снег. Ровнять такую дорогу было под силу разве что взрывникам и мощной дорожной технике, собранной со всей территории экспедиции.
Ветер с Кожвы доносил тарахтенье моторов, чуть уловимое и прерывное.
Поток солнечного света ощутимо плотен. Зимник опускался в низину, череда елей делалась плотней. Отвалы припорошило палой хвоей, местами промыло полой водой. По залитому зимнику автомобиль продвигался медленно, с опаской, почти не испытывая тряски. Тайга смельчала, но стоило ЗИЛу одолеть низину, снова прижалась к отвалам. И тогда в синеве, над еловыми вершинами, возник, кренясь в вираже, серебристый МИ-2. Снизился, опрокинул на ЗИЛ металлический грохот винтов и взмыл, продолжая патрульный полет.
Аблов позавидовал пилоту и тому, кто был рядом с пилотом и наблюдал за трассой и автомобилями. В зимние месяцы Роман Яковлевич привык завидовать вертолетчикам, которые умели на своих машинах в считанные часы достигать глубинных районов и перед закатом возвращаться на стоянку. Это было понятное чувство автотранспортника, мятого в кабинах, пережившего непогоду, неудобства случайных ночевок. Однако, завидуя вертолетчикам, он гордился мастерством и отвагой водителей.
Роман Яковлевич не сомневался в шоферском умении Ушмондина, но гадал о том, как долго еще этот невысокий и щуплый парень сможет оставаться расчетливым и смекалистым, не сомлеет. На Площадке геологов, когда челябинцы заглядывали к Аблову на вечерний чай, приходил и Володя, сдержанный, стеснительный, способный краснеть, когда земляки расхваливали его работу в рейсах. Он отмалчивался, улыбался, придерживая стакан с горячим чаем тонкими, тщательно отмытыми пальцами. В комнате припахивало аптекой, отсыревшими обоями, духовитой семгой, добытой водителями у буровиков. Вспоминали в те вечера и далекое, и близкое, и недавний марш на Пашшор, когда колонна шла по тундре в огнях тракторных и автомобильных фар, словно поезд будущего. И тишина, нарушенная шумом моторов, тотчас смыкалась за бортом последнего ЗИЛа. И теперь вот Роман Яковлевич заинтересованно смотрит на Володю, пожалуй, по-отцовски удивляясь его выдержке и характеру.
Открылась обжитая долина, пересеченная забытой уже зимней дорогой. Виднелись обтаявшие стога снега, бревенчатые строения, почти до кровель укрытые сугробами. На том месте, где дорога сходилась с трассой зимника, добродушно бормотал оранжевый громадина ДЭТ-250. На тракторных санях — бочки с бензином и фляги с маслом. Аблов кивнул на дежурный тягач-заправщик, предложил остановить ЗИЛ и передохнуть. Лицо Володи осунулось, покрылось испариной.
— Нет, никак нельзя, — отказался Ушмондин, — солнце на закат смотрит.
Только теперь Роман Яковлевич увидел сгустки теней в снеговых лунках под деревьями, в рубчатом тракторном следе. Зимник в долине, обдуваемый низовым ветром с реки, позволял держать скорость. Роман Яковлевич, покорясь ровной качке, обмяк, расслабился и стал видеть увалы главного зимника, посыпанные крупным песком, вереницы машин, одолевающие затяжной подъем. Услышал позывные радио Коми, точно было утро и он просыпался в своей нагретой постели. Голос диктора звучал предельно отчетливо и знакомо: «Сегодня температура воздуха в северных районах республики минус 32 — минус 41. В районах Северного Урала — минус 51. В местах выпаса оленей — поземка, возможен буран».
ЗИЛ прошел долину и катил по просеке в тайге. Свет здесь был призрачным, каким-то подводным, с еловых лап и сосновых ветвей опускались зеленоватые нити и черные пряди лишайника. Комли стволов замшелые, вершины скрадывают небо. Ушмондин смотрел теперь веселей.
— Небольшой перекур, — сказал он Аблову, — по техническим причинам.
— По каким? — напугался Роман Яковлевич.
— Лед на тормозные колодки настыл, — Володя дотянулся до молотка в ногах Аблова, — минутное дело.
Аблов прошелся вдоль отвала, наслаждаясь покоем и величавостью здешней тайги. И опять стал слышать отдаленный рокот моторов, но теперь будто бы спереди или даже со стороны, из-за ближайшего пологого увала. Володя стучал молотком, каждый удар был звонким, словно вспархивал, летел, натыкаясь на деревья, и повторялся по обе стороны зимника. Рокот моторов между тем становился отчетливым. Володя отложил работу и прислушался, стоя на одном колене, показал на склон увала.