Немцы никак не могли сбить бомбардировщик, свалить его. Объятый пламенем обоих моторов, он упорно шел вперед — к переправе. Бравков давно уж не слышал голосов Когтева и Заблоцкого. Он ни разу не оглянулся назад, не знал, что комбинезон и гимнастерка его прогорели, не чувствовал, что спина его покрыта волдырями, а на затылке подгорели волосы. Кроме вражеских истребителей, он ничего не видел.
Ярость атак спала. Истребители носились вокруг горевшего самолета. Бравков не знал, что переправа уже разбита и что самолет доживает свои последние минуты.
Один из истребителей, будто решив посмотреть на экипаж бомбардировщика, не подающий признаков жизни, поравнялся с ним, чуть прилегая на левое крыло кабиной к Бравкову. Готовый к такой неосмотрительности фашиста, Бравков запустил в него очередь. Бил по кабине, по крылу, по хвосту. Длинная очередь оборвалась. Бравков сильнее нажал на спусковой крючок — пулемет молчал. Он перезарядил пулемет, дернул шток затвора на себя и, толкнув его на прежнее место, нажал на спуск — выстрела не было. Он метнулся к патронной коробке — она была пуста. Патроны кончились. Бравков оглянулся назад и отпрянул. Упругая жаркая волна огня пыхнула ему в лицо. Еще не зная, что и зачем он делает, Бравков кинулся к нижнему люку, служившему одновременно и гнездом для крупнокалиберного пулемета. Пулемет — он был закреплен в подвижной раме — надо было толчком от себя отправить в хвост самолета и застопорить там. От первого толчка пулемет, сделав дугу туда и обратно, снова занял свое место в гнезде. Только на третий раз Бравкову удалось застопорить пулемет в хвосте. Люк освобожден. Бравков нырнул в него вниз головой, но струя воздуха впихнула его обратно в кабину. Бравков отступил шаг назад, раскачался и опять бросился в люк, и опять оказался в кабине. Тогда он опустил голову в люк, вцепился руками в его края и что есть силы стал вытягивать тело из кабины. Его рвануло, обо что-то ударило головой и коленям. В тот же миг наступила разительная тишина. О своей безопасности Бравков еще не знал — у него были закрыты глаза. Ему показалось, что он зацепился за самолет и тот тянет его за собой. Потом сами собой открылись глаза. Небо! Неожиданно огромное синее небо и целый мир вокруг. А совсем рядом — стропы парашюта, купол над головой. Бравков не знал, не помнил, когда и как он дернул за спасательное кольцо…
Неожиданно, как и все за последние минуты, Бравков увидел «мессершмитт», несущийся на него с явным намерением раздавить, уничтожить. Бравков потянул за стропы купол парашюта на себя. Скорость спуска увеличилась. Истребитель пронесся выше купола.
— Видали мы таких фраеров! — вслед ему крикнул Бравков. Новую опасность он почувствовал с земли. Там кружком стояли люди и что-то проделывали, то поднимая, то опуская руки. Каждое их движение сопровождалось глухими хлопками. Бравков поднял голову. Смутная догадка о том, что стреляют, подтвердилась — купол был пробит пулями. Он был уверен, что находится на своей территории, но рука машинально потянулась к кобуре за пистолетом. Приближение земли он заметил с опозданием. Она не просто приближалась, она неслась ему навстречу. Ноги не выдержали удара о землю. Бравков упал, а подняться на ноги не успел. Над ним, угрожая штыком, кто-то стоял: Бравков не мог сразу определить — свой это или немец. А тот, тоже не зная, кто перед ним, в суровом молчании не спускал глаз с Бравкова.
— Ну, что ты вылупился? — не вытерпел Бравков и заковыристо выругался.
Боец, а Бравков уже узнал в нем своего, с облегчением поставил винтовку к ноге, качнул головой. На лице его заиграла добродушная удивленная улыбка. Словно он увидел перед собой знакомого из родных мест. Скорее сморщился, чем улыбнулся в ответ Бравков, оберегая свою саднившую спину, попросил:
— Закурить дал бы.
— Эт можно, браток.
Закурить им не довелось. Прикатила «эмка», из нее появился старший лейтенант, пехотинец. Он торопливо подошел к сидевшему на земле Бравкову, вырвал у него из рук пистолет, забрал из кобуры запасную обойму.
— Взять его! — скомандовал он приехавшим с ним двум бойцам.
Новый приятель Бравкова взирал на происходящее с видом человека, допустившего неосмотрительность, виновато пряча в карман кисет с табаком.