1932 г.[2]
Василий Вохменцев
ПИСЬМО ДЕВУШКЕ
Стихотворение
Пишешь ты,
что стала трактористкой,
полюбила в первом блеске дня
по траве сырой и серебристой
выводить проворного «коня»…
Понимаю я твою тревогу,
понимаю грусть твоих очей,
да и сам как будто пьян немного,
даже песни кажутся звончей.
Но скажи, что можно сделать, если
я захвачен радостью другой?
Это — цех, он, как любовь и песня,
для меня безмерно дорогой!
Здесь я вырос
под любовным глазом
опытнейших, старых мастеров,
с жизнью цеха, как с тобою, связан
вереницей дней и вечеров.
И хочу, чтоб по всему Союзу,
принимая солнце и ветра,
сверстники мои в широких блузах
выводили в поле трактора…
Ну, а я пахучим ярким летом,
взявши отпуск на десяток дней,
к вам в село знакомое приеду,
к пахоте, озерам — и к тебе.
И в душистый вечер тополиный,
когда ветер трогает листву,
я тебя подругою любимой
нежно и серьезно назову.
1934 г.
Тихон Тюричев
СТИХИ
* * *
Под небом уральским
Я рос и мужал,
Здесь первый экзамен
На зрелость держал.
Сюда я приехал
Из дальней деревни
С крестьянской душою
И с именем древним.
Как будто на новой
Далекой планете
Стою, унесенный
Вперед на столетье.
Планета моя,
Ты зовешься Уралом.
Тебя узнаю я
По звону металла,
По темпам великих
Строительных дней,
По нраву крутому
Хороших людей,
Чей труд, сокрушающий
Скалы, каменья,
Открыл на земле
Этот край вдохновенья.
ОГОНЬ
Не ощущая возраста, живу
Взахлеб, взахлест, не в сказке — наяву.
Живую жизнь приветствую и славлю
И по-уральски сталь в мартенах плавлю.
Есть что-то близкое и родственное мне
В спрессованном бушующем огне,
Чей отсвет, пробиваясь сквозь оконца,
Стирает луч полуденного солнца.
Сквозь затемненно-синие очки
В печах я вижу адское кипенье,
И в суженные пламенем зрачки
Врывается пожар сталеваренья.
Мы здесь, в цехах, подобно Прометеям,
Зажгли огонь не на день — на века!
Просоленные потом, не стареем
И держим вахту молодо пока.
Стоим — и нас захватывает тайна
Вступившего в реакции огня.
Я с ним навек сроднился не случайно:
Он — и в печах, и в сердце у меня.
Юрий Кашин
СТИХИ
* * *
Впервые на завод в шестнадцать
Пришел я к своему станку.
И страх засел во мне, признаться:
Смогу я или не смогу?
Металл звенит
и стружкой вьется,
Моторов шум застрял в ушах.
А мой наставник лишь смеется
И объясняет не спеша.
И говорит:
«Ну, что робеешь?
Нужна не робость, а напор!
Пооботрешься, огрубеешь».
…А я не грубый до сих пор.
НА СВАДЬБЕ
А над деревней ночь плескалась,
она сгущалась все темней.
А мне на свадьбе не плясалось
и становилось все грустней.
И я с веселого подворья,
прикрыв калитку, в ночь шагнул.
И месяц, как знакомый дворник,
мне заговорщицки мигнул.
И ночь качала на ладонях
меня с деревней заодно,
и где-то близко ржали кони,
как в приключенческом кино.
И, надышавшись вволю ночью,
на свадьбу снова я вернусь.
Хвачу штрафной и что есть мочи
на пляску буйную рванусь.
И что с того, что не плясун я,
ведь эта пляска для души.
Коль сердце радостью плеснуло,
с гармонью в лад — айда, пляши!
Пляши…
Вот с грустью лишь управлюсь,
переборю ее сполна.
Иду, а ночь колышет травы
и звонко плачет тишина…
вернуться
2
Опубликовано в первом коллективном сборнике литкружка ЧТЗ «Северный ветер». Уралогиз, 1933.