— Все правильно, — сказал. — Болтать все теперь болтают, а коснись до работы — приманка нужна. Оно и начальство, навыдумывали премий, доплат, орденов. Сама по себе работа никого уже не манит. Сама по себе-то?
— Да ясно все, — небрежно протянул Пашка, и конец разговору, думай сам, как знаешь…
К дому Николай шел вместе с Пашкой, Витька бежал впереди. Разговорились не сразу.
— Ты чего днем-то заходил? — спросил Николай.
— Да хоть глянуть… Ты Катерину не собираешься от сезонников отваживать?
Николай смутился.
— Сто раз уже ей сказано было! Теперь говорит, только до уборочной.
— Занятие так-то не позорней других, но разговоры, понимаешь… А тебе ничего еще не выплатили?
— Откуда…
— Надо бы напомнить.
— Больничный на руках — оплатят, а?
— А нет — за тебя суд.
Помолчали.
— Вот эта вот канитель и надоела, — сказал Николай на прощанье. — Только и гадаешь: что да как там дальше будет.
А потом он опять остался один. Так-то, если рассудить, ничего зазорного в его положении не было, но уж лучше бы до окончательного выздоровления в больнице пробыть, чтобы потом день-другой оклемался — и на работу.
Хотя не в работе дело — Николай это хорошо чувствовал. «На работе» — это всегда значило: всегда со всеми, как все. «Не на работе» — значит, что-то случилось: заболел, запил, торжество ли какое, похороны… Помнились дедовы рябые ладони, плоские, большие, раздавленные работой. Никто не подгонял его напоминаниями о сроке, о плане, о долге, он просто работал. Теперь почему-то нельзя просто…
Год назад Николай, отцепив лопату, пахал вместе со всеми зябь. Дня три, пока все ладилось, выдавал по две нормы, и к нему прислали корреспондента из районки. Рассказал Николай вкратце, сколько времени да на какой технике работал, две нормы объяснил мягкой пахотой и четкой работой трактора, а потом тот чересчур серьезный парень стал задавать вопросы, на которые отвечать Николаю было нечего. Всего Николай уже вспомнить не мог, но было: «Какие обязательства у вас по зяби? С кем соревнуетесь? Награды имеете? А в конкурсах участвовали?»
«Да я бульдозерист», — несколько раз повторил Николай и чем-то не угодил газетчику, ничего про него так и не напечатали. А потом дожди зарядили, на ферму стали переводить скот с пастбищ, и снова понадобился бульдозер.
Не нравилось Николаю, да и никому не нравилось, конечно, что работой норовили еще и наказать. Было в колхозе, а теперь на отделении, дальнее, неудобное поле — Чертова клетка, овражистая, засурченная, с камнями по трем сторонам. Туда, как в ссылку, и трактористы и комбайнеры ехали. Но, главное, посылая кого-нибудь туда, Подтелков всем своим видом показывал, что делает он это неспроста. «Ссыльные» вольно или невольно начинали грешить на поле, на пашню, хотя и понимали, что Подтелкову именно это и надо…
«Мотивы». Это все увертки, думал Николай. Это только у врачей: определил болезнь, назвал ее, и если она не смертельная, то считай, что и вылечил. Но там, если ошибся, — беда, а тут и ошибаются, и угадывают, а что меняется?
Хотелось, однако, этой ясности, была же она где-то…
Николай вздохнул.
— Чего опять? — настороженно откликнулась Катерина.
Сидели они за столом, вяло ужинали. Витька спал.
— Так, лезет муть разная, — сказал Николай.
— А ты лишнего в голову не забирай, — заметила Катерина. — Опять, поди, начнешь: когда от сезонников уйду?
— Сама гляди.
— Сама… Пашка не говорил, купили они телевизор? Да теперь уж купили. Вся Богдановка ощетинилась антеннами.
Николай промолчал.
— Чего напустил-то на себя? Снять, говорю, деньги с книжки? Три сотни хватит?
— Хватит, — подтвердил Николай. — А на что, ты говоришь?..
В конце концов Николай понял: терпением надо запасаться надолго.
— Как заключенный, — бормотал он ворчливо, хотя привык почти целыми днями что-нибудь ладить по хозяйству, возиться с Витькой.
Перемены наметились в августе. Подтелков пообещал Катерине перевести ее после уборочной на ферму, а уборочная, по всему, не должна была затянуться надолго. На последней перекомиссии и Николаю было сказано два лишних, необязательных, вроде, слова.
— Надоело, наверное? — как-то участливо спросила женщина-председатель.
— А то нет! — радостно откликнулся Николай.