— А я тебе говорю: не ералашь…
Он не понимал, что такое творится с ним. С одной стороны, голова работала ясно, он вспомнил, что иногда Катерина баню топила пожарче, говоря, что после них будет мыться коровий пастух Жирнов с женой, а теперь… Холостяк этот с кем? Отпустив скобу, Николай выскочил из предбанника рискнул взглядом по сторонам и, не раздумывая больше, метнулся к окошку, с размаху ударил по нему открытой ладонью.
Стекло с глухим звуком разбилось, осколки застряли в мешковине, и Николай ухватился за нее, выдернул наружу, и лицо его окутал густой влажный пар. Он услышал какие-то придавленные возгласы, но не разобрал их, попытался онемевшей рукой разогнать туман, но тот становился только гуще. Что-то словно подтолкнуло Николая сзади, и он кинулся пролезать в узкое окошко, но тут за воротник фуфайки его ухватила чья-то рука, рванула, и, оборачиваясь, валясь с ног, он смутно увидел мужика, нависшего над ним.
Упав с разворота на колени, Николай тут же вскочил, дернулся вперед с растопыренными руками, но чужой крепкий кулак ударил его в живот, пресек дыхание…
— Ох, да затаскивай скорейша, — бесцветно прозвучал высокий (не Катеринин!) женский голос, и чьи-то руки подхватили его, встряхнули, и он почувствовал, как стал сползать валенок с левой ноги, зацепившись за что-то.
«Куда это я?» — равнодушно подумал Николай, хотя лежал уже неподвижно.
Что-то холодное и мокрое мазнуло его по щеке, коснулось лба и полезло за шиворот. В лицо ударила вода, уколов льдинками, Николай вздрогнул, дернулся, стараясь увернуться, и тут живот ему словно прострелили: он почувствовал боль.
Избавляясь потом от тьмы и беспамятства, Николай увидел, что лежит дома, на койке. Боль растекалась по всему животу, давила и жгла. При свете неяркой лампочки он разглядел каждую трещинку на стене, но, сморгнув, увидел стену ровной, грязно-матовой.
При первом же движении его начало жутко рвать, и белая чашка, появившаяся рядом с койкой, запачкалась кровью. От натуги проступили слезы.
Лежа спокойно, с закрытыми глазами, Николай разом вспомнил все, что произошло с ним, и пожелал все вот так же, разом забыть. Открыв глаза, он увидел рядом жену, закутанную в платок, бледную и притихшую. Захотел попросить напиться, но не смог. Он попробовал лечь поудобнее, напрягся, и его словно снесло с койки, опрокинуло в беспамятство и бесчувствие.
Тогда появилась мать, хотя в точности нельзя было сказать, мать ли. Он узнал ее по голосу. Она выпрямилась и позвала негромко:
«Отец, иди-ка сюда. Колюшка-то наш…»
Отца не было.
«Ты где там? — снова позвала мать. — Одни он ведь тут…»
Тут Николай перестал ее видеть и слышать, на него пахнуло холодом, и он ясно увидел Пашку Микешина.
— Что тут у вас? — спросил он громко и приблизился к койке. — Ты чего?
Николай попробовал дать о себе знать как-то, но Пашка махнул рукой: лежи, мол.
— В больницу, что ли, повезем, Катерина? — спросил он. — Да, надо, наверное…
— Больно, — выдавил Николай. — Жар.
— Да-а, — протянул Пашка. — И какой только бес в баню тебя понес… В Катьке, что ли, засомневался?
— Ой, — услышал Николай голос жены, — да как же… Тимка с ветеринаршей был, сошлись они, а я к Жирновым бегала сказать, что пару будет после негусто. И вот… А Тимка, он горячий…
— Ну-ну, — кивнул ей Пашка. — А этот вообразил… Ты, Коль, маленько свихнулся на своей болезни — это я тебе говорю. Все же шло как только и могло идти, а ты дергался. Себя, небось, жалко было?
— Стыдно, — прошептал Николай, — перед людьми…
— Ну да, но и жалел, чего там… Жалел, жалел, да теперь хватился: а не проглядел ли жену. Так? По-моему, так. А нельзя. Живые люди вокруг. Всякие…
Николай как бы не узнавал приятеля: не он говорил, не ему бы…
— Ну ладно, — решительно сказал Пашка. — Готовь, Кать, что там надо, а я пойду транспорт искать.
В больницу они попали ближе к рассвету. Для начала вызванный санитаркой главврач распек Пашку за промедление, потом заставил бегать женский персонал и объявил, что операцию будет делать сам.
— Пять часов прошло, надо же! — все твердил себе под нос, пока не вышел куда-то.
— Коль, скажи хоть, как ты? — попросил Пашка. — Катерина с Витькой потом приедут, ты мне скажи.
Николай покачал головой.
— Терпимо, — прошептал.
Страха перед новой операцией, сожаления, обиды — ничего он не чувствовал, только сплошную, поедавшую огнем боль. «Новый круг», — подумал отчетливо, а не знал, готов ли к нему. В тишине кабинета послышались какие-то осторожные звуки, скрипнула дверь. «За мной», — подумал Николай и покрепче зажмурил глаза, готовясь к новой боли.