Помню, я помню тот смерч у крыльца:
Вышел отец и… не стало отца!
Вслед за отцом, златокудр и румян,
Бросился в смерч юный дядя Иван.
А за Иваном начитанный Федор
Хлопнул калиткой и канул, как в воду…
Светлый наш дом содрогнулся от слез.
Дед мой не плакал — к окошку «примерз».
Вскоре и он, не по возрасту лих,
Кинул себя в сатанеющий вихрь.
Вышла и мама. Осталось нас трое:
Бабушка, я да горючее горе.
Вышел и я, было тихо кругом…
Стоят обелиски за нашим углом.
К Лебяжьим озерам мальчишкой иду,
И надо же памяти так отключиться:
Отчетливо помню траву-лебеду,
Но только не лебедя — гордую птицу.
Росла лебеда по крутым берегам
И шею свою выгибала под ветром.
Она была хлебом в бесхлебицу нам,
И разве забудешь когда-то об этом?
О, память моя, будь добра, напрягись,
В курносый мой мир дай мне лучше вглядеться…
По-моему, лебеди все ж родились
Поздней, чем мое слишком взрослое детство.
«ЮНОСТЬ»
Вечером, в последнюю пятницу каждого месяца, эти люди собираются в редакции областной молодежной газеты. Они приходят со строительных площадок, из заводских цехов, конструкторских бюро и студенческих аудиторий. Их, таких разных, объединяет любовь к поэзии, яркое ощущение жизни, умение откликаться на ее радости, печали, тревоги.
Все они молоды, только делают первые шаги в поэзии, но лучшие из стихов отмечены «лица необщим выражением», несут на себе печать их привязанностей и интересов. Сергей Бойцов ощущает родную историю как личное достояние, историческая память — герой многих его вещей; произведения Надежды Рождественской отличает мягкая доверительность интонации; стихи Станислава Жирова — темпераментный лирический напор. Поэтические опыты наших авторов неравноценны, порой неловки, но всегда искренни. Молодые поэты пишут коллективный портрет своего поколения и потому вправе рассчитывать на внимание.
В. Веселов,
руководитель Курганского городского литературного объединения «Юность»
Был лишь сентябрь на исходе,
а на зеленую траву
снег выпал. Знаю, о погоде
речь заводить давно не в моде.
Я так начну.
Я не прерву.
Нельзя, я знаю, рифмовать
«любовь» и «кровь» — патент получен.
Те камер-юнкер и поручик
нам не позволят шельмовать.
Но снег нелепый все летит,
и кровь рифмуется с любовью.
А память — с временем и болью,
как с Клаасом веселый Тиль.
Всмотритесь в рифмы наших дат:
солдаты, доты… Детство — где ты?
Где куклы моей мамы? Нет их.
Где дед мой?
Знаю, он солдат.
Уж скоро возрастом сравняться
мне с ним, незримым, предстоит.
Не приведет ли в рост подняться
на рубеже, где он стоит?
О русская земля! Уже за шеломянем еси!
Слово о полку Игореве
За шеломянем, то есть там,
где край небесного шелома,
где счет теряется верстам, —
мне слышен зов родного дома.
Лишь только зов — еще ни крыш,
ни ржи, с околицы разлитой.
И лик позвавшего сокрыт.
Ты ль, сорок лет тому убитый?
Мне слышен голос кузнеца,
за годы, реки и долины
позвавший моего отца.
Я отзовусь, мы триедины.
Не вечные на вечном древе —
единой ветви мы листва.
Уйдем, навек закроем двери,
но дверь не обсечет родства.
За шеломянь, за горизонт
позвав, дороги не укажет.
И рыщет памяти дозор
меж всех могил, скорбя у каждой.