— Опять немцы! — всполошливо крикнул Балакин.
С десяток гитлеровцев спешили к задымившему самолету.
— Федосов, Балакин, отходите к лесу! — приказал Стаднюк экипажу.
— А ты?
— Я задержу их, прижму автоматом к земле.
— Нет, командир, так не пойдет, — возразил штурман Федосов.
— Приказываю — отходить! — повысил голос капитан Стаднюк и дал короткую очередь по гитлеровцам.
Огонь горевшего самолета был уже неукротим. В кабинах стали рваться запасы патронов. Стаднюк увидел: короткими перебежками, прикрывая друг друга выстрелами из карабинов, штурман и стрелок-радист движутся к лесу. Он и сам думал присоединиться к ним, уже отполз от готового взорваться бомбардировщика, но вдруг почувствовал, как что-то горячее вонзилось в грудь и шею…
Обстоятельства гибели Стаднюка и Федосова нам стали известны, когда в полк вернулся оставшийся в живых Балакин.
26 июня, на пятый день войны, составом всех имевшихся самолетов вместе с четырьмя эскадрильями другого полка нам было приказано нанести мощный бомбовый удар по вражескому городу, где было замечено скопление большого количества гитлеровских войск и техники.
Небо безоблачно. Внизу медленно проплывает земля, еще не израненная войной. Колхозные поля желтеют колосьями хлебов, к которым так и не прикоснутся руки человека. Возникающие перед взором поля, леса, селения, кажется, живут, как всегда, ничем не напоминая о войне.
А девять девяток, закрывая своей тенью землю, несли в бомболюках ответ врагу, его варварству. Воздушная армада приближалась к городу. Для кого-то этот полет, может быть, станет последним.
Заградительный огонь зенитных орудий в несколько линий начался задолго до подхода к цели. Пространство вокруг самолетов вмиг покрылось дымовыми шапками разрывов. Взрывные волны, ударяясь о борт самолета, создавали внутри его оглушительный грохот. То, что происходило в воздухе и на земле, невозможно представить человеку, не бывшему там в те короткие минуты. Через каждые полторы-две минуты очередные девятки сбрасывали и сбрасывали свои бомбы. Взрывы, пламя все шире захватывали город. К взрывам бомб добавлялись взрывы военных объектов. Зенитная артиллерия неистовствовала, насыщая атмосферу удушливой гарью.
Однако заградительные залпы зениток были не единственной угрозой для бомбардировщиков. Вскоре в воздухе появилось не меньше двадцати-двадцати пяти «мессершмиттов». Больше половины истребителей набросились на замыкающие девятки, чтобы рассеять их и не допустить прицельного сброса бомб. Ведущий первой девятки — командир полка Лунев — не торопился уходить из опасной зоны. После разворота от цели надо было дать возможность ведомым встать на свои места, создать недоступный для истребителей монолит девятки. От города девятка уходила сомкнутым строем и теперь уже на максимальной скорости. Девять пар молодых зорких глаз стрелков-радистов с неослабным вниманием ощупывали пространство задней полусферы и всю высь над самолетами. Вовремя не замеченная в воздухе точка легко может превратиться в грозного и коварного врага. Появление четырех истребителей не было неожиданностью. Истребители быстро сокращали расстояние до девятки. Первая пара, строго с хвоста, издалека открыла огонь, осветив бледными вспышками концы стволов своих пушек. Стрелки-радисты допустили «мессеров» на выстрел и открыли по ним шквальный огонь. Девять трассирующих струй уперлись в тела истребителей, теряя в них свой след. Оборонительный огонь бомбардировщиков скорее походил на атаку. Психика врага не выдержала. «Мессеры» колом взмыли вверх, но один из них вдруг клюнул, завалился на крыло и понесся к земле, уменьшаясь в размерах. Другая пара, посверкав стволами, быстро разошлась веером, подставляя под пули стрелков-радистов бронированное брюхо «мессершмиттов». Они не делали новых попыток атаковать, но еще долго преследовали девятку, напоминая собой изголодавшихся волков, готовых растерзать отставшую, ослабевшую жертву.
Совсем по-другому сложились обстоятельства у других девяток. В трудном положении оказались те эскадрильи, которые не смогли удержать строя при развороте от города, где их подстерегали истребители. Из пяти девяток полка не понесла потерь только первая. В четвертой же не вернулось восемь экипажей. Вместе со своими экипажами погибли командиры эскадрилий Косенков и Вахонин.
Тяжелым камнем на сердце живых осталась гибель товарищей в этом вылете.
Еще более напряженными и горячими стали дни, когда фашисты подошли к реке Прут. Готовясь к форсированию реки, они сосредоточили на участке крупные силы, прикрыв их с воздуха своей истребительной авиацией.
Переправы через Прут наводились противником одновременно в нескольких местах. Наводились быстро и почти беспрепятственно, а средством их уничтожения были только самолеты. Сдерживая натиск противника, наши наземные войска, обескровленные в непрерывных тяжелых боях, постоянно нуждались в помощи авиации. Но авиация день ото дня таяла, теряя свои силы. В нашем полку из шестидесяти двух самолетов осталось двадцать шесть, пять из которых ремонтировались после повреждения в боях. А боевые задания поступали своим чередом. Оперативники штаба армии, порученцы командующего, чаще других звонившие в полк, всякий раз требовали к телефону самого командира или начальника штаба, подчеркивая этим их личную ответственность за своевременное выполнение полученного ими задания. Командир полка Лунев и начальник штаба Вороненко, сменяя друг друга, неотлучно находились на КП.
Однажды телефонист доложил, что четвертый вызывает девятого. Лунев взял трубку.
— У телефона девятый! Да, да, девятый!
С другого конца провода говорил один из оперативников штаба:
— Вашему полку приказано обеспечить уничтожение переправы на реке Прут, в километре от населенного пункта Скуляны, вниз по течению. Выполнению задания придается важное значение. Записываю время — 10.40. Кто будет ведущий?
— Все понял, — заговорил Лунев. — Самолеты сейчас все в воздухе. Звено поведет старший лейтенант Лозовой. Он раньше других должен вернуться. Надо учесть время на подготовку самолетов к пикированию. Это же переправа!
— Товарищ девятый, — заговорила трубка, — я ничего не могу добавить к тому, что передал. Вы, конечно, понимаете меня.
— Понимаю, понимаю, — проговорил Лунев и положил трубку.
Было ясно, что бомбить переправу придется с горизонтального полета. Привычно похлопав себя по затылку скомканным в руке платком, Лунев окликнул посыльного, подошел к столу, на листе бумаги написал цветным карандашом:
«т. Астапов.
К утру оснастить АР-2 тормозными щитками».
— Разыщите инженера полка и вручите ему это, — приказал Лунев, передавая посыльному бумажку, — но прежде вызовите ко мне штурмана полка, он должен быть в землянке штаба.
Вскоре пришел штурман.
— Товарищ майор, капитан Смелков явился по вашему вызову, — доложил он.
— Подготовь, Петр Васильевич, маршрут и расчеты на переправу, вот тут примерно, — ткнув карандашом в синюю жилку Прута на карте, указал Лунев и уточнил: — В километре от деревни Скуляны, вниз по течению. Высота — тысяча двести. Задание срочное. Штурманам не будет времени на расчеты. Я пошел встречать Лозового. Жду тебя на стоянке.
Лозовой вернулся в паре. Третий экипаж с пробитыми бензобаками вынужденно приземлился, не дотянув до аэродрома. На Скуляны вылетел в паре с летчиком Пономаревым.
Неудачи в тот день одна за другой преследовали Лозового. На пути к цели самолеты врезались в копну кучевой облачности. А когда через несколько секунд Лозовой выскочил из облачности, его ведомого не было видно, и он пошел на переправу один. Разрушить переправу ему не удалось. Только во второй половине дня она была разбита звеном Макарова.
На следующий день, как и приказал командир полка, АР-2 были подготовлены к бомбометанию с пикирования. Разбить переправу и с пикирования не всегда удавалось с первого вылета. У населенных пунктов Скуляны, Редеуцы, Стефанешты и Сороки на месте разбитых сегодня переправ каждый раз назавтра возникали новые.