— Ну ничего, все у вас идет нормально. А вот рука перевязана — не сидится, значит, без дела?
— Не сидится! — встряхнул порезанной накануне рукой Николай. — Даже неудобно…
И весь тот день, проведенный в райцентре, показался отменно удачливым. На школьном базаре он купил Витьке книжку «Русский язык в картинках», в автолавке, торговавшей копченой рыбой и колбасой, — по килограмму того и другого. Успел после всего и на автобус.
Дома он застал Катерину, прибегавшую из столовой попроведать Витьку, спокойно возившегося с железками во дворе, и вручил ей гостинцы.
— Все нормально, — сказал, — похоже, последняя неделя пошла!
Катерина с любопытством взглянула на него.
— А к тебе сегодня приходили.
— Кто?
— Максимыч, он завтоком сейчас. Моторист им нужен.
— Ты сама с ним разговаривала? И что?
— А что? Сказала: нельзя тебе.
— Да ты что! Там же электромоторы! Мотористом-то можно. Неделей раньше, неделей позже..
— Ты же на больничном, голова, — урезонила его Катерина. — Или там, или тут не оплатят, лучше уж сиди пока.
— Да сколько сидеть-то! Ты сама…
— Что я сама? Работать тебя заставляю?
— Не надо меня заставлять, — понизив голос проговорил Николай.
— Глядите, какой герой! — фыркнула Катерина.
— Ну ладно. Ушел Максимыч?
— Нет, тебя дожидался!
— Да ты без фокусов, трудно, что ли…
— А ты как думал?
В общем, чего-то расшумелись они в тот вечер. Словно сняли какой-то тяготивший обоих запрет, и из-за пустяка они едва не поцапались всерьез.
На следующей перекомиссии Николаю закрыли больничный и выдали справку-освобождение от тяжелого физического труда. Радостный, возвращался он в Богдановку, но радость очень скоро поутихла: работы для него на отделении не нашлось. Чтобы время не проходило без толку, он написал заявление на отпуск и потом раза по два в неделю наведывался в контору.
«Буду проситься на трактор», — отчаянно решил он, когда отпуск подошел к концу.
В конторе было тихо, воняло отстоявшимся табачным дымом. В маленький коридор выходили три двери, и за одной из них, в бухгалтерии, кто-то разговаривал. Николай открыл ее. Рассыльная Дуся и Мария Акимовна, толстушки обе, привалившись животами к столу друг против друга, обсуждали какие-то новости.
— Управ скоро не появится? — спросил Николай.
— Тут начальство, Коль, — охотно объяснила Акимовна, — ты подожди, явятся обязательно.
Николай кивнул и вышел в коридор, оставив дверь приоткрытой. Через окно он видел, как идут мимо ребятишки в школу, и подумал, что теперь Витьке совсем скучно станет. Погода начинает портиться, они с Катериной будут на работе пропадать, а ему куда деваться?..
— Николай, — вдруг окликнула его Акимовна, — ты тут?
— Да, — отозвался он.
— Ты соседа своего видал нынче?
— Урюпина? Нет, но они должны сейчас на мельницу с моей проехать.
— Я же говорила, — расслышал Николай слова рассыльной, и дверь прихлопнули.
«Все им любопытно знать», — недовольно подумал Николай, отворачиваясь к окну. Ну а вообще-то все правильно: со стороны посмотреть, так они с Катериной одни изо всех молодых семей поменялись местами в главных делах.
— Коль, а ты на работу, что ли, проситься? — появившись в дверях, спросила Акимовна.
— Ну а сколько можно, — ответил Николай. — На трактор опять…
— Да что ты!
В коридор выглянула и Дуся.
— Резаный-то?
— Да пора бы и зарасти, — улыбнулся Николай.
— Я бы своего не пустила, — сказала Акимовна. — Провались они, деньги эти.
Николай только хмыкнул, не желая выслушивать соболезнования.
В кабинете зазвонил телефон, и женщины скрылись. Акимовна стала нараспев отвечать кому-то, а потом крикнула:
— Жди, сейчас подъедут!
Николай машинально кивнул на голос, поправил кепку. Не один раз прошелся он из угла в угол, прежде чем перед конторой, рыкнув, остановился пыльный директорский «уазик». Сухо хлопнули дверцы, послышался густой голос Багрова и чья-то еще частоговорка. Николай отошел в угол и там встал.
Первым в контору вошел директор, за ним, по виду, уполномоченный из района, потом парторг Виктор Васильевич и последним недовольный чем-то и озабоченный Подтелков. Багров тронул дверь кабинета управляющего, и та открылась.
— Нараспашку живешь, Степан Иванович, — заметил, обернувшись.
Взгляд директора угодил на Николая, и Николай поспешно поздоровался. На него обернулись, покивали и стали заходить в кабинет.
— А ты говоришь, все у тебя работают, — громко сделал замечание директор.
— Это Акимов, — отозвался управляющий, — легкую работу просит.
Кто-то хмыкнул на эти слова, и дверь захлопнулась.
«Попался на глаза», — подумал Николай. Слова, сказанные начальством мимоходом, задели его. «Легкую работу…» Не легкую, а посильную — надо бы им сказать. От каждого — по способностям…
Дверь управляющего — не директорская, и вскоре из-за нее стали доноситься легко различимые слова, особенно, когда говорил, словно кого-то убеждая, редко и внушительно, парторг.
— Мы в прошлом году натуральную оплату урезали, — разобрал Николай, — кто нас теперь поймет правильно?
Ему что-то ответили в два голоса.
— Я понимаю, что общая установка, зарплату как-никак в райкоме получаю…
Голоса перемешались.
«До сих пор зерно, что ли, гребут?» — подумал Николай и перестал прислушиваться. Его-то занимало другое…
«Ну не ударят же», — решился он вдруг. За дверью притихли, он подошел и открыл ее.
— Можно?
Уполномоченный, сидя за столом, слушал телефонную трубку, Багров выжидательно смотрел на него, а Подтелков и парторг безучастно как-то сидели на стульях у стены.
— Можно? — повторил Николай.
Директор медленно повернул голову в его сторону, всмотрелся, словно опознавая.
— Я на работу, — не переступая порога, сказал Николай.
— Когда у тебя наряд, Иваныч? — спросил директор Подтелкова.
— Да я еще вечерние не отменил…
— Так скажи ему, — обронил директор и опять наклонился к уполномоченному.
— Слыхал? — подал голос Подтелков.
— Я на трактор, — пробормотал Николай.
— Все понял, — кивнул управляющий.
Закрыв дверь, Николай перевел дух. Еще ничего не было ясно, но хоть слово сказал. Он покосился на дверь бухгалтерии и вышел из конторы. В эту минуту хотелось поговорить с мужиками.
На машинном дворе было безлюдно, только кузнец Забелин, сказавший когда-то Николаю: «Врачи — в городе, а в Богдановке — Подтелков», — трудился в своем заведении.
— Все слоняешься? — спросил он появившегося на пороге Николая.
— Да пока в отпуске…
— Это как хочешь называй.
Забелин бросил перед дверью сизые кованые штыри, снял рукавицы и протянул Николаю руку. Поздоровались.
— Да вообще-то, конечно, надоело, — сказал Николай.
— Ничего, еще больше надоест.
— Вечером на наряд пойду, буду на колесный проситься.
— Просись, — хмыкнул кузнец. — А по закону, значит, ничего не получается?
— Да какой закон, у меня же только справка от врачей.
Забелин достал папиросы, закурил.
— А справка что, не законная? — проговорил с расстановкой.
— Да чего зря говорить…
— Шелковый, значит, стал? Ну, тогда давай, только жене скажи, чтоб и меня на поминки позвала, слово сказать.
Николай сдержанно засмеялся.
— Ничего…
Забелин покачал головой.
— Диву иной раз даешься, до чего люди сами себя уважать перестают. Ты что, до такой степени виноватый?
— Но ведь нет же работы подходящей…
— Тогда прокурору пиши: не трудоустраивают, мол. К депутату обратись, для чего ты за него голосовал? А не найдут работы, пусть платят.