И Василий с удовлетворением подумал: «А все-таки хорошо я сделал, что приехал к Настасье Прохоровне».
На третий день деревенской жизни Антохин заскучал. С бабкой обо всем переговорено, пойти некуда. Деревня, как в заколдованном сне, стояла чуть ли не по самые крыши укутанная в снежные сугробы. В десять часов вечера отключали электричество, а Василий не привык в такое время укладываться спать. Побродить днем по лесу не позволяли ни декабрьские морозы, ни югославские ботинки и демисезонное пальто.
Его энергичная душа требовала действий. Захватив портфель, Антохин отправился в местный магазин, который оказался такой же, как у бабки, избой с пристроенным крылечком. Вокруг него толпились мужики и весело смеялись.
— Во, дает Пахомыч! — услышал он чей-то восхищенный возглас.
— Здорово, мужики! — поздоровался Антохин.
— Здорово, здорово, коли не шутишь, — ответил за всех сидевший на ступеньках крылечка пожилой мужчина в кургузом полушубке и старой солдатской шапке-ушанке. В руках он держал пустую бутылку из-под водки. — Это ты, что ли, Насти Антохиной внук?
— Да вроде бы я, — заулыбался Василий.
— Тогда с тебя бутылка! А то приехал и людям не показываешься. Загордился или что? Как тебя звать-то?
— Звать Василий, по батюшке Андреевич. А за бутылкой дело не станет. Я вот смотрю, магазин-то закрыт, — ответил он.
— А ты разве не знаешь, как у нас кооперация работает? Верка-то, продавщица, живет в соседней деревне Шахматово. С утра работает в тамошней кооперации, а после обеда приходит к нам. Вот сидим и ждем ее.
Мужчина взял в левую руку пустую бутылку и, поглаживая ее правой, стал приговаривать неестественным голосом:
— Эх, водка-водочка! Ты словно отдел кадров: на работу принимаешь и с работы увольняешь, ты словно загс: ты и женишь, ты и разводишь. Ты словно больница: ты и лечишь, ты и калечишь…
Вместе со всеми громко хохотал над байкой веселого мужика и Василий.
— Куда там Райкину до нашего Пахомыча? Талант, да и только, — смеялись мужики.
Вскоре пришла продавщица Верка, бойкая розовощекая молодушка.
— Ох, ироды, сидите, наверное, с самого утра, — накинулась она на мужиков. Только напрасно ждете. Под «запиши» никому ни водки, ни вина не дам. Ревизия у нас скоро ожидается.
— Ревизия, так тебе, Вера Васильевна, товар надо в порядок привести. Ящики или чего там на место поставить… Это мы можем. Глядишь, на бутылку красненького и заработаем, — заискивающе проговорил один из мужиков.
— Хитер ты, Серафим. Только с товаром я и сама управлюсь, — отрезала Верка.
— Да нам твое под «запиши» и не нужно сегодня. У Насти Антохиной внук объявился, так он нас всех обещал угостить, — ввернул Пахомыч.
— И то верно, Пахомыч! — откликнулся Василий. — Гулять буду, как фраер-муха на колесах. И вас всех угощу.
Мужики одобрительно зашумели, пропуская его к прилавку.
Он небрежно поставил портфель, щелкнул замком, неторопливо достал три сторублевые купюры и широким театральным жестом выкинул их перед Веркой.
— Значит так. Нам, — Василий покровительственно посмотрел на мужиков, — ящик коньяку.
— Чего?! — удивленно переспросила Верка.
— Ящик коньяку, говорю. Это нам. Настасье Прохоровне бутылку шампанского или вина какого-нибудь хорошего. На остальные закуски. Гулять будем!
— Вась, а Вась, — тронул его за рукав Пахомыч. Ты того… лучше водки… Коньяк-то несподручно…
— А кто нам запретит красиво жить, когда имеем на то право и свободные деньги! — ответил излюбленной фразой Антохин.
Он завелся, и остановить его было невозможно.
К дому Настасьи Прохоровны шли шумной ватагой. Впереди Василий с портфелем. Следом Пахомыч с Серафимом несли ящик коньяка, за ними мужики с шампанским и закусками.
— Вась, а ведь не управиться нам с этим ящиком. Шутка ли, на восемь мужиков двадцать бутылок коньяка! Может, я сбегаю за конюхом Николаем Гавриловичем. Он выпить не любит и на хромке играет, как артист.
— Зови. Всех зови! — великодушно согласился Василий. Гулять будем, гармонь нам не помешает…
— Ты уж извини меня, Настасья Прохоровна, что не предупредил тебя насчет гостей. Но ведь как-то надо отметить приезд, — обратился он к бабке.