— Я все сказал! — проревел взбешенный герцог Бульдожский, отчего его сходство со свирепой бойцовой собакой стало еще сильнее. — И если ты и далее будешь докучать мне, токуя словно тетерев, я велю схватить тебя, содрать кожу живьем, насадить на вертел, словно дичь, и хорошенько прожарить! А потом самолично скормлю тебя моим волкодавам!
После этого герольд счел, что будет благоразумнее не злить своенравного и жестокого герцога. Отвесив ему, низкий поклон они вместе со знаменосцем удалились в сторону своего лагеря. Герцог Бульдожский поднял было руку, для того чтобы отдать команду арбалетчикам подстрелить наглецов, но в самый последний момент передумал и дал команду отбоя. Несмотря на свой буйный нрав, он все же старался чтить, по возможности, рыцарский кодекс чести. Что касается тел трех убитых рыцарей, то он не мог отказать себе в удовольствии поиздеваться над герцогом Муравским. Хотя благоразумнее конечно было бы позволить тому забрать павших воинов.
Видимо решив взять злополучный город измором, неприятель не стал штурмовать ночью крепостные стены. Это вызвало у герцога Бульдожского чувство легкой досады. Он рассчитывал устроить войску герцога Муравского очередную трепку, и тем самым потешить свое непомерно раздутое, как у всякого деспота, тщеславие. А заодно и продемонстрировать, менее удачливому на поле боя противнику, неоспоримое превосходство своего полководческого таланта.
Утро следующего дня преподнесло неожиданный сюрприз. Возле ворот вновь оказался герольд, которого герцог Бульдожский обещал скормить собакам.
— Ты либо очень смелый, либо очень глупый! — прокомментировал он повторный визит герольда, появивишись на крепостной стене. — Выбирай, под каким соусом тебя лучше приготовить чесночно-луковым или томатным?
— Мой хозяин герцог Муравский требует безотлагательной встречи с вами! — ответил герольд.
Это сообщение рассмешило герцога Бульдожского до слез:
— Видно твой хозяин вчера вечером здорово перебрал, если не смог выдумать ничего лучше, чтобы выманить меня из крепости! Он что, за дурака меня держит? Если ему так необходимо встретиться — милости прошу ко мне в гости!
— У меня нет полномочий, принимать ваше встречное предложение, хотя должен признать, что оно вполне резонно, — пожал плечами герольд. — Я лишь озвучиваю волю своего господина. Поверьте мне монсеньор, герцог Муравский желает обсудить с вами некое загадочное происшествие имевшее место в нашем лагере прошедшей ночью.
— А что там у вас стряслось, что вдруг понадобился я? — меняя гнев на милость, поинтересовался, слегка заинтригованный, герцог Бульдожский. — Помнится, когда твой хозяин объявлял мне войну, мое согласие его при этом совершенно не интересовало.
— Герцог Муравский клянется памятью предков, что вам будет обеспечена полная неприкосновенность и подобающий вашему положению прием, — заверил его герольд, отвешивая церемонный поклон.
— Ха-ха! Подобное лживое лицемерие лишний раз напоминает о том, что твоему хозяину нельзя доверять! — презрительно сплюнул вниз герцог Бульдожский. — Уж я-то знаю, что он отравил собственного отца, старого герцога Муравского, когда ему надоело ждать, когда старик естественным путем освободит герцогский трон. Если он так поступил с родным отцом, чего стоят его клятвы памятью предков, которых он презирает?
— Но монсеньор, вы сами все поймете, когда увидите это! — с отчаянием в голосе воскликнул герольд. — То, что произошло сегодня ночью, настолько страшно и необычно, что перед лицом этого, вы должны оставить свои подозрения и сделать шаг навстречу друг другу.
— Ты полагаешь? — задумчиво пробормотал вконец заинтригованный герцог Бульдожский, теребя тщательно подстриженную бороду. — Ну, хорошо, будь, по-твоему! Я отправлю с тобой верных людей, которые затем подробно перескажут мне все то, что увидят.
— Я должен испросить на это соизволения моего господина, — после минутной паузы произнес герольд.
— Тебя никто не задерживает! — пренебрежительно махнул рукой герцог Бульдожский. — Пока ты будешь ходить взад вперед, я подготовлю своих людей и снабжу их надлежащими инструкциями.
После того, как герольд и знаменосец зашагали в сторону лагеря, герцог вызвал к себе капитана Жопрея.
— Друг мой, ты много лет служишь мне верой и правдой! И признаться, я доволен твоей службой! — покровительственно положив руку на плечо капитану, молвил герцог. — Готов ли ты еще разок рискнуть такой безделицей как собственная жизнь для меня?