Впереди основной группы охотников, опережая ее на шагов сто, шли шесть лучших следопытов: никто в племени не мог так хорошо, как они, видеть, угадывать и "читать" следы, то есть определять какому животному они принадлежат, как давно оно здесь пробегало и имеет ли смысл преследовать его. Руководил этим авангардом Белый Ястреб. Он тоже был наг. Длинные белые волосы его, прихваченные на затылке тесемочкой из древесного волокна, болтались, как конский хвост на широкой могучей спине, оттеняя еще не успевший сойти летний загар.
Белый Ястреб шел с особой важностью, с особой важностью давал указания подчиненным, направляя их туда, где, по его мнению, нужно было искать следы. Казалось, он упивается своим новым положением - положением предводителя следопытов. На эту должность, как сказали бы сейчас, назначил Белого Ястреба наш герой. Он и во многом другом выделял его среди остальных охотников, воздавая ему таким образом благодарность за дружбу с ним тогда, когда все из страха перед Медведем сторонились его.
Следопыты скрылись в зарослях ельника. Затем и основная группа охотников вступила в сумрак чащи. Вскоре между деревьями просветлело. Роща кончалась толпой низкорослых молоденьких елей. Снова стали видны следопыты: они стояли среди этих елей. Вдруг все разом исчезли. Но прежде успели подать остальным охотникам знак, что надо всем спрятаться и не просто спрятаться, а мгновенно совершенно исчезнуть. Первобытные охотники это умели делать очень хорошо. Основная группа охотников тоже мгновенно исчезла, благо, что место для того, чтобы надежно укрыться от чужого взгляда здесь было очень подходящее.
Несколько минут основная группа охотников находилась в тревожном, томительном ожидании, не видя то, что наблюдали следопыты. Наконец те поднялись из зарослей и снова явились глазам остальных. Это и было сигналом окончания тревоги. Все бросились к следопытам и стали расспрашивать, что они видели, не забывая, однако, по охотничьей привычке говорить тихо. Никогда еще им не приходилось видеть товарищей столь испуганными. На них, как говорится, лица не было. Вытаращив глаза, совершенно бледные, они судорожно тыкали в сторону опушки леса, на краю которой только что скрывались в зарослях, и говорили:
- Там, там шел. Прошел мимо. Лежащий Зубр. Лежащий Зубр.
Как ни были взволнованны, старались говорить все же достаточно тихо.
Невозможно передать то впечатление, которое произвело на всех охотников новое появление выходца из могилы. Ни у кого уже не было ни малейшего желания продолжать охотиться в Еловой долине. Охотники поспешили покинуть ее и не возвращались сюда до завершения событий, которые еще предстоит описать.
8
Как и предполагала Большелобая, благодаря ее большому влиянию на Ловчее Рыси ей удалось взять в свои руки всю власть в племени. По сути, выражаясь современным языком, должность вожака сделалась лишь номинальной. Вернее ее было бы теперь назвать должностью главного охотника . Охота осталась единственной сферой жизни племени, на которую влияние Большелобой мало распространялось. Сделавшись главной женщиной клана, она обрела неограниченную власть над его женщинами. Если хотела, то и мужчины выполняли ее повеления, подчиняясь Ловчее Рыси. Тот, как и желала, уступил ей право дележа охотничьей добычи. Причем сделал это охотно, с радостью освободив себя от этой сложной для него обязанности. Большелобой она была отнюдь не в тягость, даже приятной и любимой. Долгое время главная женщина племени сохраняла за собой исключительное право на дележ охотничьей добычи. Как только стала заниматься этим, авторитет ее сразу сделался огромным.
Поначалу жена нового вожака старалась быть справедливой. Так, наделяя соплеменников порциями мяса, в основном брала в расчет размеры получателя: большому давала больше, маленькому - меньше. Не обделяла даже своих прежних самых отъявленных врагинь, чем не мало удивила их и обрадовала.
Поначалу у Большелобой, и правда, не было никаких намерений мстить. Она желала лишь восторжествовать над своими обидчицами, имея в виду, как говорилось выше, лишь заставить их пожалеть, что столько досаждали ей презрением и мелкими кознями, которые, надобно заметить, были ничто в сравнении с теми кознями, какие чинили друг другу первые соплеменницы Большелобой. Слова "восторжествовать" еще не было в языке Племени горного барса. Она вспоминала это подзабытое слово, хотя уже почти отвыкла даже думать на родном языке.
Большелобая обладала преимущественно добрым нравом: положительные черты в ее характере преобладали над отрицательными. Все же отрицательные были, но под влиянием хороших черт мало какие проявлялись. Однако, как известно, власть портит человека. Это произошло и с Большелобой. Со временем дурные врожденные наклонности все более стали руководить ее помыслами и поступками. Они дали волю и желанию мести, силу которой ее бывшие обидчицы испытали на себе в полной мере. Большелобая обделяла их и при дележе охотничьей добычи, и при распределении одежды, заниматься чем как главная женщина племени имела исключительное право. Месть ее не исчерпывалась этим. Она обрушила на соплеменниц всю сокрушительную мощь коварных козней, на какие способны только люди современного типа. Неандертальские женщины перед ними были также беззащитны, как ягнята перед волком. Правда, нельзя сказать, что они не были привычны к разного рода конфликтам, столь обычным в женской среде. Еще как были. Но никогда им не приходилось сталкиваться с изощренной изобретательностью злого ума. Прежние их раздоры в сравнении с теми, которые посеяла среди них чужеземка, были, пожалуй, не более ужасны, чем детские ссоры в песочнице.
Большелобая действовала исподтишка. Например, она доверительно сообщала какой-нибудь женщине, что такая-то соплеменница, допустим, Гибкая Еошка проговорилась ей о том, что собирается соблазнить ее мужа. Обманутая женщина, даже не пытаясь получить от Гибкой Кошки какие-либо заверения в отсутствии подобных намерений, с лютой яростью ревности бросалась на нее с кулаками, готовая выцарапать глаза и перегрызть горло. Чаще же всего Большелобая клеветала не сама, а подговаривала это делать надежных наперсниц, расплачиваясь с ними при дележе охотничьей добычи особенно хорошими порциями. Впрочем, вызвать драку между соплеменницами Большелобой не составляло труда и без использования таких сильных средств, как лживые доносы о намерении соблазнить чужого мужа: достаточно было даже какой-нибудь женщине просто сказать, что другая, то есть одна из тех, кого Большелобая изводила своей местью, назвала ее за глаза дурой. Порой Большелобая, улучив момент, когда в пещере никого не было, нарочно перекладывала подстилки соплеменниц. Женщина, неожиданно обнаружив на своем законном месте подле ее мужа чужую подстилку и легко определив по запаху кому она принадлежит, долго не раздумывая, бросалась в пылу ревности на ничего не подозревающую и не понимающую, чем вызвано внезапное нападение, хозяйку переложенной подстилки. Ничего подобного Большелобая не могла себе позволить раньше, до того, как обрела надежное главенствующее положение в племени, хотя мысли отомстить обидчицам не раз появлялись у нее и в то время. Но тогда она боялась разоблачения, грозившего ей жесточайшей расправой в отсутствие Лежащего Зубра, а отсутствовал он большую часть времени, пропадая на охоте. Ей бы пришлось иметь дело не с пятью-шестью противницами, как в тот раз, когда подралась на сборе хвороста, а с десятками ненавидящих ее по-звериному сильных и свирепых женщин. Теперь она никого не боялась. Напротив, теперь многие боялись ее.