Итак, он достиг места назначения. Дальше не было ничего, кроме моря, и хотя отчасти Эскаргота привлекла сюда неуловимая, переменчивая тайна океана, последний еще не стал целью его путешествия. Сначала он хотел увидеть праздник урожая, а потом посвятить месяц исследованию побережья. В самих названиях на географических картах чудилось нечто почти волшебное: Дроздовая бухта, мыс Ламантина, Изумрудный залив. Было бы жаль не увидеть все эти места своими глазами. После этого, вполне вероятно, у него останется еще достаточно золотых монет в кожаном мешочке, чтобы купить билет на шлюп, направляющийся к Океанским островам. А в тропиках, полагал Эскаргот, человек может обойтись и без денег.
Он двинулся к центральной части города, захваченный праздничным настроением ярмарки. Несмотря на прохладный вечер, почти во всех домах, стоявших вдоль улицы, окна были открыты, и люди высовывались наружу, приветственно кричали, махали руками и снова исчезали. Тротуары были тесно заставлены столами и стульями, а на ступеньках крылец вповалку спали люди. Эскарготу внезапно пришло в голову, что найти место в гостинице здесь практически невозможно. Еду и питье он уже нашел в изобилии, но было глупо надеяться, что в городе, наводненном приезжими, отыщется хоть одна свободная постель. Почему он не подумал об этом раньше? Эскарготу не особо хотелось спать на крыльце. И что делать с лошадью? Если бы он остановился в гостинице, то поставил бы животное в конюшню. Но если он просто привяжет лошадь к фонарному столбу и отойдет, то первый же прохожий сядет на нее и уедет прочь. Он продаст ее, вот что он сделает. Зачем ему лошадь? Он же достиг места назначения, верно? В конце концов, по побережью он может запросто путешествовать пешком.
Продать лошадь оказалось проще, чем Эскаргот предполагал. После того как он принял такое решение, ему потребовалось меньше пяти минут, чтобы найти покупателя – торговца гироскопами, который полторы недели добирался досюда из Стутона пешком, но не испытывал ни малейшего желания потратить еще полторы недели на обратную дорогу. К своему удивлению, Эскаргот почувствовал грусть при расставании с лошадью, но он уже зашел слишком далеко, чтобы останавливаться под влиянием сентиментальных чувств, и потому просто потрепал ее по холке, перебросил через плечо переметные сумки и передал поводья новому владельцу. Эскаргот обогатился на сумму, заставлявшую лишь пожалеть о деньгах, которые он сам прежде заплатил за животное, но обрел большую свободу действий, избавившись от части собственности.
– Скажите, а как вы обходитесь? – спросил он мужчину, снова снимая сумки с плеча. – Спите на тротуаре?
– Именно так я и обхожусь. И тротуар становится прежестким через несколько дней. Но мне нет выгоды тратиться на гостиницу. Я с таким же успехом мог бы остаться дома. Это ж не увеселительная прогулка.
– Конечно. Я сам не стал останавливаться в гостинице. Что вы скажете, если оставлю у вас свои пожитки? Я вернусь за ними сегодня вечером или завтра утром. За мной не пропадет.
Парень нахмурился, словно заподозрив Эскаргота в неких недобрых намерениях. Но вроде на это было не похоже. Все-таки человек отдавал ему свои сумки.
– А что в них?
– Только одежда, – сказал Эскаргот. – Посмотрите сами. Я просто не хочу болтаться по городу с ними. Я таскал с собой это барахло две недели и хочу хотя бы на вечер отделаться от него. Что вы скажете?
– Сколько?
– Серебряная полукрона.
– Лады, – сказал мужчина, протягивая руку. Эскаргот пожалел, что дал слишком много. Мужчина согласился более охотно, чем следовало. Но Эскаргот мог позволить себе такие траты. Зачем скупердяйничать? Надлежало проникнуться духом праздника. В конце концов он оставил сумки у мужчины и пошел прочь, взяв с собой лишь кожаный мешочек и экземпляр «Каменного великана». Он предпочитал всегда носить с собой какую-нибудь книгу, просто на всякий случай.
До вечера Эскаргот гулял по городу, наслаждаясь мыслью, что у него нет никакой конкретной цели и что на любом перекрестке он волен повернуть направо или налево, как душа пожелает. Пешком человек может проходить по шесть миль в день, если путешествует не спеша, здесь останавливаясь, чтобы вздремнуть часок на солнышке, там благодушествуя за кружкой эля. Верхом получится быстрее, разумеется. Но он запросто сможет проехать мимо чудесной, залитой солнцем полянки и не испытает особого желания спешиться и открыть книгу. Какая разница, будет ли он в своем путешествии по побережью неторопливо проходить по шесть миль в день или пробегать рысью по двадцать? Пока Эскаргот не видел никакой разницы. Он всерьез взялся за проблему времени, вот что он сделал. И здесь, на улицах Города-на-Побережье, где он мог ничего не делать – или, вернее, мог делать все, что захочет, – он впервые исполнился уверенности, что взял время за горло.
Конечно, в последние несколько недель Эскарготу приходилось тяжело. И если бы ему дали возможность вернуть все – дом, жену, Энни, Твомбли, рыболовную сеть и лесы, по-прежнему спрятанные под бревном на берегу реки, – он бы за нее ухватился. По крайней мере, изъявил бы желание вернуть хотя бы часть перечисленного. Впрочем, новые рыболовные снасти он всегда может купить. Сразу за Городом-на-Побережье в море выдавался скалистый риф – Эскаргот увидел его двумя часами раньше, когда останавливался на возвышенности над городом; и там наверняка полно разных удивительных заводей и протоков. Кто знает, какие рыбы там водятся? А что касается Энни… она уже осталась в прошлом.
Перед Эскарготом тянулась длинная широкая улица, полная пляшущих людей. Трио гномов трубило в длинные рожки, и эльф в островерхой шляпе пиликал на огромной скрипке, которая издавала ураган звуков, высоких и низких. Вся улица ходила ходуном под зажигательную мелодию, и даже высокие дома, казалось, покачивались и приплясывали в такт. Солнце спускалось все быстрее к стене волнолома, отступая под натиском вечера, и залитая оранжево-красным светом заката улица, казалось, полыхала ярким пламенем. Когда музыка стихала, с моря доносились протяжные стоны туманных горнов, далеких и одиноких, которые словно хотели напомнить участникам праздника о чем-то таком, что они изо всех сил стараются забыть. А потом ураган звуков вновь заглушал тихие вздохи туманных горнов, и улица вновь пускалась в пляс.
На дальнем перекрестке, уже частично затянутом туманной пеленой, дюжина огромных деревянных кукол прыгала во главе веселой шумной процессии. Ярко раскрашенные куклы хитро улыбались, раскланивались, кружились и высоко подпрыгивали, заглядывая в окна второго этажа и на балконы. Эскаргот вместе с танцорами отступил на тротуар, пропуская процессию, и завороженно смотрел на щелкающие деревянные челюсти, хлопающие уши и вращающиеся глаза кукол. Внутри них находились гномы и эльфы, которые бешено манипулировали деревянными конечностями и давили на надутые рыбьи пузыри, верещавшие пронзительными нечеловеческими голосами бесконечные тирады, совершенно дикие и невнятные, но казавшиеся исполненными некоего глубокого и зловещего смысла сейчас, когда бледный туман раннего вечера медленно обволакивал город. Эскаргот пошел вслед за процессией, хлопая в ладоши, притопывая и ухая, и почти сразу оказался посреди танцующей толпы, в которой четыре музыканта продолжали трубить в рожки и пиликать на скрипке как сумасшедшие. Все вокруг плясали, и через полминуты Эскаргот обнаружил, что пляшет вместе со всеми, меняя партнерш одну за другой, подхваченный вихрем музыки, ослепленный яркими огнями, оглушенный треском шутих.
Они направлялись к дворцу на главной площади; процессия увеличивалась с каждой минутой и тянулась почти до самого берега. Из домов выходили люди со снопами пшеничных колосьев, перевязанными красными лентами. По параллельной улице с грохотом двигался огромный рог изобилия, то показываясь на перекрестках, то исчезая за домами. В его обращенном кверху зеве размещалась причудливая композиция из тыкв, кабачков и огородных пугал, сплетенных из кукурузных листьев, – все они крепились между ножками перевернутых сломанных стульев и столов, беспорядочно нагроможденных вокруг гигантских напольных часов, торчавших из этой груды хлама. Угасающее солнце отражалось на треснувшем стекле циферблата, и Эскарготу казалось, будто стрелки часов бешено вращаются, словно отсчитывая годы за минуты.