И лишь двое отважились остаться в пустом носовом салоне. Сидели они за столиком у самого окна, одному были видны в окно кремлевские купола, другому — кирпичные корпуса и трубы кондитерской фабрики.
Тот, что сидел лицом к Кремлю — ему же был виден вход в салон, — проступал на фоне голубеньких обоев внушительным темным пятном: рослый, плечистый мужчина в черной кожаной куртке и офицерских сапогах, на его крупном лице, обросшем короткой густой бородою, выделялись большие, круглые, как у филина, глаза; он слегка заикался и каждый раз при этом вскидывал голову, отчего взметывались над широким лбом темные, плохо расчесанные кудри.
Сидевший напротив внешностью своей был полной его противоположностью — почти столь же высокий, но тощий и узкогрудый, он сидел ссутулясь, касаясь рыжеватым клинышком бороды кромки столешницы; на бескровном, землистого цвета лице казались чужими яростно горящие лихорадочным блеском глаза.
Рослый здоровяк в черной кожанке был одним из главных руководителей недавно сложившейся подпольной организации анархистов. Звали его в настоящее время Петром Соболевым. Собеседник его, Донат Черепанов, входил в руководящее ядро партии левых эсеров.
Анархист строго выговаривал эсеру:
— Предупреждали меня не связываться с вашей бражкой. И правильно предупреждали. Когда было условлено?
— Вам очень хочется, чтобы я за собой хвост привел? — огрызнулся Черепанов.
— Веди, если жизнь надоела… — хмуро усмехнулся Соболев. И, немного помолчав, спросил: — А что, был хвост?
— Может быть, просто показалось… — Черепанов пожал плечами. — Но береженого бог бережет. Пришлось покрутиться вокруг Балчуга и подойти по Кадашевской.
Он ждал, что его предусмотрительная осторожность заслужит одобрение, но собеседник молчал, и Черепанов решил набить себе цену:
— Щепкин, председатель «Национального центра», на чем сгорел? Хвоста к нему привели. И амба…
— Хватит! — оборвал Соболев, — Давай без болтовни, ближе к делу!
Черепанов спросил:
— Сегодняшнюю «Правду» читали?
— Читал «Известия», — ответил Соболев.
— Это одно и то же. Текст идентичный. Как видите, сведения мои оказались совершенно точными.
— Самого-то не будет, — произнес Соболев.
— Будет! — уверенно возразил Черепанов.
— Не поименован.
— Ишь чего захотели! — язвительно усмехнулся Черепанов, — Мало вам, что всю партийную знать перечислили?
Лицо его исказилось злобной, почти болезненной гримасой, и он процедил сквозь зубы:
— Не боятся! — и, как бы успокаивая себя, закончил: — А напрасно…
— А чего им вас бояться? — с откровенным пренебрежением отозвался Соболев. — Вы все давно уж хвосты поджали. Только вас и бояться!
Но землистым щекам Черепанова пошли темные пятна. Словно задыхаясь, он выдавил вопрос:
— А вас?
— Нас они еще не знают, — как-то врастяжку произнес Соболев. — А когда узнают, некому будет бояться.
Черепанов снова скривился: столько презрения было в голосе анархистского вожака. Но пришлось стерпеть. Пока нужны, вот как нужны! Без них с большевиками не совладать.
— Вы еще не знаете, зачем собираются товарищи большевики, какой вопрос будут обсуждать, — сказал он, загадочно улыбаясь.
— Какой? — равнодушно спросил Соболев. Черепанов опасливо оглянулся и понизил голос:
— Об эвакуации большевиков из Москвы и сдаче Москвы Деникину. Теперь вы понимаете, до чего докатились товарищи комиссары!
— Это, конечно, собачья брехня, — спокойно возразил Соболев. — Не за этим они собираются. Только нам это безразлично. Они пусть обсуждают, что хотят, а мы будем с ними разговаривать на языке динамита.
— А вы успеете обернуться Москва — Красково и обратно? — деловито осведомился Черепанов.
Соболев, насупив брови, метнул на него пристальный и тяжелый взгляд:
— Много знаете…
— Мы же верные союзники в борьбе за революционные идеалы! — высокопарно произнес Черепанов. — Союзники на жизнь и на смерть!
— Умирать не собираемся, — жестко сказал Соболев. — Они пусть умирают… Ну, хватит, однако, воздух ворошить, господин хороший! — Давай ближе к делу! Мне нужен план помещения и все подходы к нему.
— Обойдемся без бумаги, — сказал Черепанов. — В этом здании, Леонтьевский, восемнадцать, раньше помещался наш ЦК. Так что, понимаете, я знаю здание и все подходы к нему как свои пять пальцев…